Путь в крепость был относительно спокойным, если не считать давки в той зарешеченной каморке, куда меня с другими восемью детьми посадил стражник. Дорога была неровной, из-за тесноты мы частенько падали друг на друга. Под страхом избиения нам запретили плакать или издавать какие-либо звуки. Атмосфера отчаяния и тоскливого ужаса пронзала эту каморку вдоль и поперек. Таким образом мы ехали около четырех невыносимо долгих дней. Иногда на привалах нам давали скудную пищу и немного воды через узкое окошко в двери и выпускали по нужде под прицелом инквизиторских арбалетов. Сами инквизиторы питались немногим лучше нас, не считая их начальника, который практически не выходил из кареты. Под конец дорога стала совсем нестерпимой, мои товарищи по несчастью уже почти теряли надежду, когда раздался крик часового крепости. Два инквизитора выехали вперед.
Аль-Сапфир служит инквизиции уже не одно столетие. Раньше здесь был эльфийский монастырь, потом пришли инквизиторы и построили почти полноценный город с тремя рядами высоких крепостных стен. Для инквизиции это и опорный пункт, и тюрьма с пыточным застенком, и алхимическая лаборатория… Сие величественное архитектурное творение стоит на огромном Мамонтовом утесе, что возвышается над Слезным морем, а проехать туда можно лишь по единственному раздвижному мосту, который простреливается четырьмя массивными баллистами. Одним словом — крепость. Такая выдержит и штурм элитных королевских войск, и многолетнюю осаду.
Проехав по мосту под прицелом баллист, карета выехала за первое кольцо стен. Она остановилась, два прислужника расстелили ковровую дорожку перед дверью кареты. Раздался до боли знакомый металлический скрежет отъезжающей двери, и я услышал чертыхания и вздохи Гранд-Инквизитора, выходящего из кареты. Однако потом наш путь продолжился до второго конца стен. Вдруг отворилась наша дверца, и в каморку проник яркий дневной свет. Первым кого я увидел, был уже знакомый мне Рубин с глефой. На выход, руки перед собой, — своим неживым, абсолютно лишенным эмоций, голосом проговорил он.
Выйдя из кареты, сперва я зажмурился от столь непривычного за четыре дня дороги солнца. Но уже в следующее мгновение другой страж проворно заковал протянутые руки в мифриловые конвойные кандалы, соединенные длинной цепью. Он повторил данную малоприятную процедуру с каждым из нас, после чего первый бросил:
— За мной. Без глупостей.
Мы повиновались. Чувство страха постепенно вытеснялось другим – любопытством, даже несмотря на тяжелые кандалы и обстоятельства, при которых мы попали в крепость. Нас вели мимо второго круга стен, вероятно по направлению к казармам. Проходя мимо, я рассмотрел двух инквизиторов в мантиях, обсуждавших недавнюю охоту на вурдалаков. Один из них сделал какой-то жест рукой, а второй оглушительно рассмеялся. Следующим нам встретился пьяный вдрызг паладин, закованный в тяжелые боевые латы. Одной рукой он вливал бочку эля прямо себе в шлем, другой же душил какого-то отчаянно матерящегося инквизитора. Мимо этой парочки люди шли так, как будто ничего не происходило – вероятно от страха. Стараясь не привлекать внимание развлекающегося воина, мы тоже испуганно прижались друг к другу. Да, в Аль-Сапфире кипела жизнь. Кузнецы ковали оружие и утварь, там и тут шныряли младшие инквизиторы с поручениями и бумагами, Рубиновые гвардейцы по двое патрулировали улицы, глашатай в походной одежде что-то вещал с деревянного помоста, три старших инквизитора вели базальтового тролля, закованного в огромные кандалы, слышалось ржание коней и стук повозок, ругань, смех, пьяное пение того паладина, даже работали таверны и всевозможные лавки! На подходе к казармам мое внимание привлекло необычное зрелище, сначала я даже и не понял, что происходит. На круглой мраморной площадке, поднятой гранитным столбом метра на три над землей проходила тренировка, а точнее поединок двух Рубинов. Их движения были точны и резки, подобно ударам клинка. Один из них, вооруженный зазубренной цепью, пытался сбить с платформы второго, который ловкими ударами двух глеф отражал яростный натиск. При каждом соприкосновении оружия вылетали ярко-красные искры — оружие гвардейцев всегда было заряжено боевой магией. Сражались они абсолютно молча, лишь слышны были лязг оружия да треск искр, будто это вовсе были и не люди. На этот причудливый и жуткий поединок смотрел не один десяток глаз. К сожалению, я не успел долго насладиться этим завораживающим зрелищем, как цепь дернуло – конвой дошел до места назначения.
Казармы представляли собой скалу, в которой виднелась массивная железная дверь, скрывающая проход вглубь. Гвардеец особым стуком, два раза по три постучал в нее. Дверь отворилась, и к нам вышли какой- то инквизитор в темных латах и скрюченный гоблин-писарь, одетый в кожаную тунику. Последний внимательно осматривал нас, делал пометки гусиным пером в своем пергаменте и то и дело ворчал:
-Идиоты малолетние… Типичный пример!
-Гознак! Твое дело записывать каждого рекрута, этим и занимайся! – с этими словами инквизитор дал гоблину подзатыльник.
-Зззнаю, зззнаю,- гоблин потер ушибленную голову. Закончив со своей работой, он юркнул обратно в дверь.
Инквизитор кивнул Рубиновому гвардейцу, тот странным образом щелкнул пальцами, кандалы одновременно расстегнулись и со звоном упали на землю. Велев стражу удалиться, он приказал нам следовать вовнутрь скалы. За дверью оказалась длинная лестница, ведущая в небольшой подземный зал с несколькими дверями. Нас построили в этом зале и велели ждать. Буквально спустя полминуты сюда спустился другой инквизитор, но уже в парадных латах, за ним шла фигура в темной рясе и капюшоне. Он встал перед нашим неровным строем и заговорил:
-Рекруты! Сегодня важнейший день в вашей жизни! Мое имя Мастер Клам, и именно сегодня вы ста…
Он говорил достаточно продолжительное время. Я слушал эту пафосную речь в пол уха, ведь я не понимал оттуда больше половины слов. Под конец своей речи мастер Клам рявкнул:
-Смирно! Правую руку вперед! Сейчас настало время вашего посвящения.
Мы послушно вытянули руки. Клам кивнул фигуре в капюшоне, и та начертила в воздухе символ Инквизиции – большой равносторонний треугольник, направленный острием вниз и содержащий в себе подобный, только в три раза меньше и развернутый в противоположную сторону. Мы зачаровано глядели на золотой след пера в воздухе, как вдруг наши протянутые запястья пронзила чудовищная боль. Этот знак проявлялся на них, словно вырезаемый невидимым лезвием, причиняя нам невыносимую боль.
-Клянетесь ли вы, рекруты, служить Инквизиции верой и правдой?
-Клянемся!
-Клянетесь ли вы не щадить свои жизни во славу нашего короля?
-Клянемся!
Боль обжигала руки, мы с трудом удерживались от крика. Когда прозвучало последнее «Клянемся!», Инквизитор щелкнул пальцами, символ в воздухе растаял, а боль мгновенно ушла. На правом запястье остался лишь аккуратный знак инквизиции черного цвета. Но не всем повезло так же, как и мне.
Паренек и веснушчатая девочка, что стояли справа от меня, вдруг закричали от нестерпимой боли. На их руках знак не остыл, а наоборот, раскалился докрасна.
-Не стоило быть неискренними на клятве,- холодно сказал Мастер Клам.
И не советую подходить к ним, если не хотите закончить так же – в груде пепла. И правда, пока инквизитор говорил эту короткую тираду, те двое несчастных уже практически истлели.
Что было дальше, я помню смутно. Нас развели по кельям, выдолбленным в глубине утеса, и выдали индивидуальный номер. Мне попался четвертый. Я посмотрел на Слезное море из небольшого окошка кельи и задумался: Что же будет дальше? Как выжить мне, восьмилетнему мальчишке, не видевшему в своей жизни ничего страшнее пьяного кузнеца, в беспощадном мире этой огромной организации? С такими мыслями на душе я улегся на жесткую каменную скамью в келье и почти тут же заснул.
Еще почитать:
Кровавые сказки Нью-Йорка — Братья
Пламя Крови — Сердце в огне
Ёлка — Глава 2. Оплата долгов.
Скорбь
«
»
