Галерея комнат, через который пролегал путь, встретила неестественным молчанием. Вера невольно остановилась.
Прошли сутки с тех пор как бесследно исчезла юная княжна. С тех пор, как пропажа была обнаружена, весь дворец был похож на растревоженный муравейник. Все суетились, сновали среди комнат, пытаясь хоть как-то помочь, либо наоборот изображали бурную деятельность, чтобы отлынивать от собственных обязанностей. Такое большое горе для государства и внеплановый отпуск для компаньонок княжны. Вере было искренне жаль Айоланту, и она хотела бы, чтобы с ней всё было в порядке в том месте, где она находится, но также хотелось и побыть собой. Не примерять учтивые улыбки и не льстить в глаза людям, которые мысленно уже выцарапываешь и не раз. Вера с детства не любила кукольные представления, а быть героем такого «театра» оказалось настоящей мукой.
Где-то глубоко в душе теплилась надежда, что княжна больше не появится, и теперь Вера сможет вернутся домой. Если объекта мнимой дружбы больше не будет, то и разыгрывать эту дорогую комедию будет не перед кем. Стыдно было признаваться самой себе, но эти сутки были одними из самых спокойных среди лет проживания во дворце. Ей не приходилось видеть хотя бы одну гнусную рожу Георгики и хихикать с ней, играя закадычную подругу, перед Айо. Спасибо этой вертихвостке, что отказалась завтракать вместе практически сразу после прибытия Веры во дворец. Ибо та не хочет сидеть за одним столом с теми, кто ниже по статусу её самой. Георгика только при княжне была милой, яркой и энергичной, Вера давно её знала, как первую заносчивую скандалистку всего двора. Но, увы, здесь не принято указывать место детям чиновника. Ну, а Вере не забывали напоминать о нём ежедневно.
Как бы не была приятна долгожданная тишина, но сейчас она пугала и казалась неестественной. Девушка невольно попятилась назад, желая пойти другим путем, более людным. Она не успела.
Незнакомец схватил её и прижал лицом к стене, так резко, что ей пришлось упереться ладонями. Мужская рука нескромно водила по корсажу платья. Горячее дыхание с примесью алкоголя неприятно обожгло шею, та невольно поморщилась от отвращения.
— А ты говорила, что больше не попадешься мне, пташка?
Он жаркого прикосновения губ около мочки уха на душе стало совсем гнусно.
— М-м, какая сладкая… А какие роскошные волосы, — молодой человек, окунулся лицом в густые светлые локоны девушки, вдыхая аромат её духов, — Не скажешь даже, что ты могла коровам хвосты подвязывать где-то в славской глуши, не окажись здесь.
Ярость жгла изнутри, и не от перенесенного оскорбления, к этому Вера давно уже привыкла. Её не обижали вульгарные намёки, о том, что было бы, если бы не … Она не стыдилась своего происхождения совсем. Сейчас девушка злилась на себя, что пока не научилась избегать проблем, хотя уже умела с ними бороться.
Незаметным движением руки, она выудила из рукава кинжал, который был её незримой защитой после того, как её первый поцелуй был украден самым мерзким и насильственным способом. Единственная радость, что это было единственным что у неё отобрали в тот день. Тогда она решила, что больше не даст мужчинам больше, чем сама решит позволить.
Воспользовавшись моментом, когда мужчина ослабил хватку, Вера резко развернулась. Острое лезвие остановилось в нескольких сантиметрах от горла обидчика. Если вытаскиваешь оружие, то нужно бить наверняка. А человека с перерезанным горлом не так легко спасти, если вообще возможно.
Мужчина отпрянул от неё на пару шагов назад, подняв обе руки в знак поражения.
— О-о-о, наша деревенская кошечка, оказывается имеет коготки, — самодовольная улыбка не сходила с его лица, — убери пока сама не поранилась, куколка.
— Я тебе его сейчас под ребро уберу, если немедленно не свалишь! – Вера уже не пыталась сдерживаться, подобное отношение ей порядком надоело.
Как бы не попрекали окружающие её низкое происхождение, постоянно сравнивая с собирательным образом простушек, любящих встречать гостей на сеновале, но подобное распутное поведение она видела только здесь. В столице. Сильные мира сего редко интересуются как живут простые люди, а если и заезжают в небольшие города и сёла, то бывают лишь в харчевнях, да в «домах терпимости». Из-за чего и складывается их социальный опыт о жизни вне главного города.
— Ой-ой, какие мы дерзкие, — продолжал мягким заискивающим тоном, будто говорил с ребенком, — неужели тебе настолько претят естественные отношения между мужчиной и женщиной, что даже готова умереть?
— Мне ты претишь, Тимофей, — процедила Вера сквозь зубы.
— Я же могу сказать, что ты мне угрожала… — молодой княжич, усмехаясь опустил уже руки, и расслабленно рухнул в стоящее рядом кресло, вальяжно закинув ногу на ногу, — и тебя повесят. А можешь пойти навстречу, и если мне понравиться, то я тебя чем-то одарю? Что ты хочешь, куколка? Платья, украшения… бастарда?
— Я в окно сейчас лучше брошусь, если ты ко мне прикоснешься ещё! – всё её тело было словно натянутая струна. Вера продолжала стоять, крепко сжимая, направленный в сторону обидчика кинжал, — Хочешь говорить – говори, рассказывай всем! Пускай повесят! Не буду твою рожу мерзкую видеть каждый день.
От последнего выпады грубости лицо мужчины заметно помрачнело, она поняла, что перешла черту безвозвратно.
— О-о-о, полегче, дорогуша, помни, что я княжич, и, только одного моего слово будет достаточно, чтобы ты радовала голодную по бабам солдатню. Если я тебе так не нравлюсь, то, наверное, тебе подойдут кто-то кто ближе к «твоему» уровню. Помни своё место, свинопаска.
На этих словах, Тимофей встал, поправил камзол и вышел в самом прекрасном расположении духа, будто весь город не сбивается с ног в поисках его младшей сестры.
А Вера осталась стоять, последние слова прижгли былую смелость, вернули её на землю. Хотя сам княжич и был безвольным разгильдяем, но власти у него было предостаточно, и фантазия богатая и извращенная. Нахождение при княжне давало ей немного защиты, Айо заметила бы, что её близкая подруга сбежала. В текущих же реалиях её исчезновение спишут на побег за подругой, и повесят помощь в этом побеге тоже на неё. Влиятельных родственников у девушки действительно не было, никто её не хватится.
Она бросила взгляд на окно, но тут же отбросила эту мысль.
«Просто будь умнее, Вера, будь умнее. Не давай эмоциям завладеть тобой. Мужчинам нужна сила, женщинам – голова».
Когда девушка поняла, что наконец-то осталась одна, волна паники от осознания чудовищности ситуации, охватила её с головой. Лёгкие не желали слушаться, дыхание было прерывистым и сбитым. Вера никогда бы не подумала, что борьба с собственным телом за выполнение базовых потребностей так выматывает. Да и в принципе возможна.
Убрав оружие, Вера облокотилась рукой о стену, чтобы удержать равновесие и ударила кулаком в грудь, пытаясь успокоить непокорное тело. Удар был сильным, немного перестаралась, хотела себя ещё и наказать за несдержанность. Как ни странно, это помогло.
«В этом месте даже насилие по отношению к себе становится оправданным»: Вера печально улыбнулась этой мысли, набирая как можно больше свежего воздуха в лёгкие.
— О, самобичуешься? Тебе помочь? – раздался знакомый голос, — Ты же знаешь, я всегда рада помочь подруге.
«Ещё и ты»
Новый прилив гнева вынудил Веру закрыть глаза и вздохнуть. В этом бою потребуется трезвая голова, да и в будущем придётся быть осмотрительнее. Стать игрушкой для роты солдат или кормёжкой для рыб в реке Змейке пока не были достаточно привлекательными планами на будущее. А эти два варианта ей могли обеспечить очень легко.
«Себе помоги»
— Всё в порядке, благодарю. Просто душно сегодня, вот дыха…
— А, ясно, — перебила Георгика, — Не хотелось бы терять верную подругу…
«Верную, что она несёт? Она даже за один стол со мной отказывалась садится».
— Так как Айо теперь нет, нам следует быть более дружными, понимаешь? Держаться сообща! – продолжила Георгика, Вера с недоверием смотрела на неё, та кружилась по зале такая же счастливая, как и всегда. Это пугАло, в виду текущих обстоятельств, — Иначе не ровен час, как мы вылетим отсюда счастливо выданные замуж. Мне, конечно же, повезет больше, я всё-таки барышня из высшего света и у меня есть значительное приданное в виде громкой фамилии и влиятельных связей достопочтенного отца. Возможно, возможно! Я даже смогу выбрать себе жениха, даже принца или… скажем… княжича… Но это я! А ты? Что станет с тобой? Наша Вера уже давно не свежая ягодка… Тебе ведь уже девятнадцать, верно? В этом возрасте наши дамы уже имеют хотя бы одного ребёнка, а лучше двух. Не нужно было так долго надеяться на княжну, могла выпорхнуть отсюда раньше. Но теперь уже нет, теперь тебя отдадут какому-то старикашке с подагрой, которого будет утешать твоё миленькое личико днём, а ночью…
— Очень мило с твоей стороны, Георгика, так беспокоиться за меня, — стало просто невыносимо слушать эти возможные гнусные варианты своего потенциального будущего. Вера и без напоминаний прекрасно их знала и просматривала каждую ночь перед сном, желая выявить хотя бы одну возможную лазейку, чтобы сбежать отсюда. Пусть не в сытую, но хотя бы в свободную и самостоятельную жизнь.
— Или ты думала, что сможешь вернуться в родное село? – психологическая атака продолжилась. У Веры до сих пор возникал диссонанс от того насколько не соотносится та милая привлекательная внешность, с теми отвратительными вещами, которые срываются из этого красивого рта, — Как его там? Есть вообще такое название на карте? ОЧНИСЬ, КЛУША, ТЕБЯ ПРОДАЛИ!
Технически это было не совсем верно. Её взяли за воспитание во дворец, по сложившейся традиции в дань уважения всем сословиям. Так как семья теряла рабочие руки, то нужно было выплатить компенсацию, что и сделали люди великого князя. Вера уже была довольно взрослой, когда её забрали из семьи. Она помнит, что её любили. Помнит мрачный взгляд отца, когда он принял это непростое решение, посчитав, что так будет лучше. Просчитался. Помнит, как мама пыталась сдержать слезы, как дрожал её рот при прощании. Если бы она тогда не сдержалась, то Вера бы продолжила отбиваться от незнакомых дам, приехавших забрать её. Но родители стойко делали вид, что всё нормально. Чтобы ей было лучше. Просчитались.
К великому князю, княгине она испытывала уважение, они были добры по отношению ко всем слугам и своим детям. Княжич Григорий был очень воспитан и вежлив, с ним она не была знакома лично, но при редкой встрече был всегда внимателен и обходителен. Он был уже взрослым, когда Вера приехала сюда. Айоланта была на пару лет её младше, зажатая и стеснительная, но бесконечно добрая и послушная, с ней тоже никогда не было проблем. Возможно, Вера даже успела к ней привязаться за все эти годы. Её хотелось оберегать, от гнусного влияния других. Других. Её другой брат Тимофей и её другая «подруга» Георгика. Вере было тринадцать, когда Тимофей показал насколько отвратительными, могут быть мужчины, которые чувствуют себя безнаказанными.
Георгика стала её учителем по части извращенности женской души. Такого лицемерия и изворотливости Вера не ожидала увидеть в теле такой маленькой девочки. Маленькой милой девочки, с роскошными густыми каштаново-золотистыми волосами вокруг миниатюрного кукольного личика. Она рано потеряла маму, и отец не желая оставлять единственную дочь на попечение многочисленных нянек, забрал к себе на работу – во Дворец.
Девочка шалила, много шалила. Когда Вера провернула одну из игр с кражей булки с кухни Георгики, по совместному сговору, то её жестко отстегали розгами по местам, которые будут незаметны под платьем, чтобы не пугать юную княжну. Как позже оказалось, что она сама прибежала к няням и рассказала об этом, с тем же невинным взглядом, которым смотрела на всех взрослых. На вопрос «почему?» она ответила, что это полезный урок для деревенщины и можно было бы и поблагодарить.
Георгики же всё сходило с рук, её только закрывали в комнате на пару дней за наиболее тяжкие провинности (вылить краску в стиранное белье, украсть что-то у княжичей, специально в истерике разбить что-то во дворце). Все знали кто её отец. Тот, кто занимается «грязной работой» государства. Никто не хотел исчезнуть без следа, за то, что тронул его единственную и горячо любимую дочку.
Вера долго её ненавидела, неистово, каждую ночь представляла, как душит её подушкой, если бы спали в одной комнате. Однако, вскоре стала замечать странности в поведении Георгики. Её не запирали во время наказаний и не ставили стражу из нянь, она могла спокойно входить и выходить, но почему-то этого не делала. Она стала очень рассеянной и невнимательной и часто падала, пока была одна. На её руках иногда виднелись синяки и ссадины, когда случайно задирался рукав. Айо можно было обдурить, но Веру, которая провела двенадцать лет своей жизни в деревне — нет. Такие раны случайно не получают, такие раны наносят целенаправленно и со всей душой. Вера знала такие семьи, видела вечно смеющиеся глаза таких детей, говорящих, что всё нормально, и совсем не ожидала увидеть подобное в столице. И тогда ей стало её жалко, но иногда милосердие упрямо отказывало, когда та начинала говорить.
Вера со всей внимательностью вгляделась в лицо подруги. Густо накрашено. Внезапная догадка, сорвалась с губ:
— Так это ты сделала… Ты ей помогла…
— Да как ты смеешь меня обвинять?! Я хотела с тобой клячей по-хорошему, а ты?
— Тогда Вам следует сменить подушку, перья сильно травмировали ваше лицо, а ведь скоро замуж…
Георгика как хищный зверь молниеносно приблизилась к Вере, остановившись в несколько сантиметрах около её лица:
— Если ты кому-то скажешь, я тоже смогу рассказать кое-что интересное. Например, что сумка с вещами, с которыми бежала наша всеми любимая княжна была твоей.
— А-а, так вот куда она делась. Надо было неделю назад о ней сообщить. А ты подготовилась, превосходишь ожидания каждый раз, молодец. Бросила любимую подружку на растерзания жителям за Дорожной Стеной.
— Тебе лучше дружить, свинопаска.
Георгика бросила последний взгляд полный ярости и вылетела из комнаты.
«У неё истерика. И огромный кровоподтек. И я буду первой подозреваемой. Надо это всё обдумать. Пока я не плаваю лицом вниз в Змейке, возможность выжить пока есть»
Это был просто ужасающе отвратительный день. Разозлить двух гадюк сразу – это успех. Просто восторг.