Пырыл была самой старшей из всех подруг Элиф, ей было около тридцати лет, и университет был ею давно закончен. Она работала барменом в одном из стамбульских баров, не самых знаменитых, не в самом респектабельном районе Стамбула.

— Я призываю не нарушать права человека на жизнь и безопасность, — ответила Пери. – И при этом я не оправдываю осужденных, тем более, не зная, в чём именно каждый из них обвиняется. Насилие над женщиной – неважно, заключённая она, обвиняемая или любящая мамочка в декрете, это нарушение права этой женщины на жизнь и безопасность и каждый причастный к этому правонарушению должен понести наказание за содеянное. Если кто-то из вас не согласен с этим, скажите сейчас. Я думаю, мы не сможем в дальнейшем поддерживать тёплые отношения.

Пери не помнила точно, кто что сказал в тот вечер, но после этого она не видела Пырыл и много раз гуляла с Элиф и другими подругами. Никто из них не обсуждал состоявшийся разговор, но, провожая Пери в аэропорт, Элиф дала подруге открытку и сказала прочитать её в салоне самолёта.

— Я всегда говорила, что среди моих подруг у некой П. очень красивые зелёные глаза. Потому что в них отражается море. Сейчас и последующие годы я буду говорить, что у некой П. очень красивые карие глаза. Потому что в них отражается весь мир. Обнимаю. Элиф.

Пери надела очки, снова посмотрела в монитор компьютера. Среди женщин-правонарушителей есть определённое число тех, кто подвёргся домашнему насилию. Это те женщины, которые попали в тюрьму за то, что боролись за свою жизнь с теми, кто эту жизнь хотел разрушить, и у него получилось.