ГЛАВА 2

Погода 4-го ноября 1942 стояла ясная и довольно теплая. На километры вокруг была сплошная голубая гладь океана. Слабый всплеск воды, бьющейся о корпус небольшой рыбацкой лодки, ослепляющие глаза яркие лучи солнца и пронзительный крик пролетающих чаек – до берега Касабланки оставалось ещё час. 

Энтони Спинелли устало всматривался в горизонт через бинокль в поисках берега. В течение четырёх дней предстояло провести сложнейшее задание во французском Марокко, перед высадкой десанта союзников. Это будет первой операцией американцев против нацистских оккупантов за океаном. Спинелли был очень разочарован, что, пройдя почти полный курс десантной подготовки, в то время, когда ребята из его батальона будут высаживаться с самолетов – ему же выпала участь приплыть на старенькой и потрепанной шхуне. Но зато ему была поручена опасная и ответственная миссия, от успеха которой зависели жизни сотен бойцов во время этой атаки.

Тони был рад, что, наконец, после утомительного путешествия, качаясь на волнах и то и дело, борясь с морской болезнью, он ступил на твердую поверхность деревянного причала в порту Касабланки. Там его встретили бойцы французского сопротивления.

— Жан Буаселье, месье, — представился высокий, стройный мужчина, одетый в плотный камуфляжный рыбацкий плащ и синим беретом на голове, из-под которого выглядывали тёмно-коричневые кудри волос. — А Вы, я полагаю, Виктор Дюпре?

Спинелли не сразу понял, что это обращение было адресовано к нему (он ещё не привык к своему второму имени на время задания).

— Рад встречи, — спохватившись, он пожал руку.

— Мы приветствуем Вас на французской земле! — немного пафосно ответил француз и представил своих спутников:

— Вот этот низенький полный мужчина с тоненькими острыми усиками и полосатой тельняшке – Андре Лавуан (он мастер по части взрывчатки — для него не существует тупиков и стен). А эта прекрасная шатеночка в голубом берете – наш радист, очаровательная мадмуазель Мари де Сент-Вилье.

— Bonjour, monsieur, — застенчиво поздоровалась девушка.

— Ну, раз теперь мы все знакомы, мы отвезем Вас в гостиницу, где Вы проживёте ближайшие четыре дня, — Жан пригласил американца к автомобилю Citroën Traction Avant. 

Спустя всего несколько минут попутчики были уже на месте.

Гостиница «Райский уголок» расположилась в центре города рядом с большим местным рынком с одной стороны, и с городской площадью с другой. Внешне здание ничем не отличалось от других строений – непримечательный блеклый четырёхэтажный дом. В холле также не было ничего особенного, зато местный колорит лез буквально изо всех щелей: на деревянном полу лежал старый, немного дряхловатый, с цветочным узором ковер, несколько тропических растений в больших глиняных горшках, а под потолком разместилась маленькая веерная красочная люстра.

Тут было довольно людно, как для обычной гостиницы – обслуживающий персонал, то и дело бегавший взад-вперед, интеллигентные пары (судя по говору французы) и дети-носильщики, обвешанные огромными чемоданами и сумками приезжих. Возле дальней стены на низеньких креслах слева расположилось несколько джентльменов в костюмах, читавших газеты и ожидавших своей очереди, а какая-то испанская дама в пышном белом наряде, безуспешно пыталась что-то объяснить смуглолицему портье в администрации, но тот лишь пожимал плечами, не понимая, что от него хотят.

Комната Спинелли не отличалась никаким изыском и богатством. Это была, скорее, обычная, тесноватая комнатка, в которой едва помещалась кровать в металлическом каркасе, небольшая деревянная тумбочка возле нее, высокий и узкий шкаф под потолок, ну и что-то наподобие медного умывальника традиционного стиля, закреплённого на стену и прикрытый постаментом. Но Тони так устал от качки на море, что тут же упал на шерстяной матрас и уснул как младенец на несколько часов, чуть не проспав встречу с Жаном в ресторане «Оазис», назначенную на семь часов вечера.

Ресторан принадлежал какому-то французскому нуворишу («Нувориш — быстро разбогатевший человек из низкого сословия», прим.) и представлял собой кусочек прекрасной Франции в пыльной и шумной Касабланке. Его декор сочетал в себе полированный пол, старинные деревянные панели, французские плафоны, красочную мозаику на полу, антикварные столы и предметы, собранные здесь самим владельцем ресторана. Группа темнокожих африканцев, одетых в белоснежные костюмы и шляпы трилби не громко играли на фоне джазовые мотивы, пока присутствующие могли спокойно насладиться местным супом чорба или харира, дорогим французским портвейном или шампанским и пообщаться друг с другом в непринуждённой обстановке.

Жан Буаселье помахал рукой у дальнего столика возле окна, давая знать Спинелли. Вместе с ним за столом сидели уже знакомые американцу красавица Мари и молчаливый Андре.

— Вам принести виски или что-нибудь поэкзотичнее? – с улыбкой предложил француз, пожимая руку Тони.

— О, не, что Вы, — вежливо отказался от предложения Спинелли, садясь за столик, — Я, вообще-то не пью.

— Неужели? – удивилась Мари, подперев голову своей рукой, удивилась девушка, — А я думала, что все американцы пьют всегда и везде.

— Простите, что разрушил Ваше представление об американских мужчинах, — все присутствующие весело засмеялись на эту реплику.

— Расскажите мне о сопротивлении, — попросил Спинелли, удобно устроившись на стуле, — как Вы всё ещё продолжаете бороться за свою страну, фактически находящейся за несколько сот миль отсюда?

— Ну, знаете, — начал Жан, отпив немного из своего бокала, — если ты француз – где бы ты ни был ты, ты им и должен оставаться. Наша ячейка образовалась сравнительно недавно, где-то около семи месяцев назад. С тех пор мы занимаемся контрразведкой для армии союзников, находим и передаём им точные координаты расположения немецких и итальянских солдат и техники, разной степени важности документы и карты. К сожалению, многие не дожили до сегодняшнего момента…

— Gloire aux hеros! («Слава героям!», фр., прим.)- вставил неожиданно Андре, подняв свой бокал с шампанским.

— Vive la nation, («Да здравствует нация!», фр., прим.) — тихо в ответ ответил Жан, подняв свой бокал.

— А что с ним? – Тони осторожно указал пальцем на поникшего Андре, уставившегося на свой бокал.

— Андре Лавуан вступил в наши ряды одним из первых и с того времени потерял много своих товарищей в борьбе с оккупантами. Его битва началась ещё в Париже, но из-за опасности быть схваченным и отправленным в концлагерь нацистами, сумел бежать сюда, в Марокко. Он у нас не сильно разговорчивый. Война многое у него отобрала, как, в принципе, и у многих других. Некоторые говорят, что он, во время побега, заминировал свою квартиру и тем самым отправил на тот свет нескольких полицаев, пришедших его арестовать, но сам он об этом ничего не говорит.

— А как же его семья? У него есть родные?

— Он о них никогда не говорил, поэтому это остаётся загадкой, — Жан налил себе и своим спутникам еще выпить.

— Сам я родом из Бретании и так же, как и Андре, бежал от нацистских репрессий в Касабланку, в надежде получить пропуск на самолёт в Португалию, а оттуда – в США. Но благо я встретил здесь своих знакомых, и они сумели убедить меня вступить в сопротивление. Моя семья сейчас живет в Сен-Бриё – жена с шестилетним сыном. Я не видел их уже больше года и надеюсь, что по окончании войны мы сможем снова жить вместе, не опасаясь за свои жизни. Мы уже придумали свой маленький бизнес – будем выращивать виноград «Сира» и делать из него самое вкусное вино на всем северо-западном побережье Франции!

Спинелли улыбнулся – приятно слышать, что даже в такие трудные моменты, есть люди, которые продолжают верить в счастливое будущее, не смотря ни на что.

— А что же Вы, Мадмуазель? — Тони пристально посмотрел на девушку, заставив ее покраснеть. — Какова Ваша история?

— О, dеsolе («Извините», фр., прим.), мсье, — сбиваясь ответила шатенка, пытаясь справиться с волнением, — мой английский не очень хорошо, поэтому боюсь, что Вы будете плохо меня понимать.

— Ну что Вы, — Спинелли наклонился поближе к ней, — я готов слушать Ваш приятный голосок хоть до самого утра.

Девушка весело засмеялась и игриво поправила свои тёмно каштановые кудри.

— Мари родом из Парижа, — ответил за неё Жан. — Она в нашей группе всего три месяца, но уже зарекомендовала себя, как самый лучший связист. Благодаря ей, мы смогли перехватить не одно важное донесение и сообщение. Да, и, кстати, наверняка Вы не знали, что два месяца назад ей исполнилось уже двадцать четыре.

— Серьезно? – Тони оторопел от такой неожиданной информации и недоверчиво посмотрел на девушку. С первой встречи парень не дал бы ей и более восемнадцати. 

Мари нахмурила брови и с недоумением уставилась на американца. Жан тихонько прошептал ей по-французски, о чём только что говорил, после чего она звонко и довольно громко рассмеялась.

— Не красиво говорить мадмуазель о её возрасте, — упрекнула она своего товарища, легонько толкнув его в плечо.

— Но у Вас же есть какой-нибудь поклонник, скажем, бой-френд? — Спинелли хитро прищурился в ожидании ответа.

— Бои-френд? – не поняла слова девушка.

— Ну, это такой мсье, который Вам небезразличен и очень близок. Votre amour? («Ваша любовь», фр., прим.)

Своими словами Спинелли снова заставил её задорно рассмеяться.

— Dеsolе, мсье, — девушка достала маленький шёлковый клетчатый платочек, чтобы вытереть набежавшие от смеха слёзы, — сейчас не то время, чтобы иметь «бои-и-и-фред». Вот когда войне конец – тогда и посмотреть.

Вдруг из конца зала заиграла песня «O, du lieber Augustin» и несколько немецких солдат, вместе с некоторыми офицерами, также посетивших ресторан, чтобы немного выпить, начали громко петь. Хотя пением это было очень трудно назвать – скорее пьяный и пронзительный крик недобитого медведя, а противный звук старого аккордеона был похож на визжание расплаканного ребёнка.

— Еncore une fois, ils! («Снова они!», фр., прим) – Жан резко с гневом встал со своего места, но его схватила за руку Мари.

— N’ont pas besoin, Jean («Не нужно, Жанн», фр., прим) — девушка просительным взглядом посмотрела на Буаселье, но того было уже не остановить. 

Француз, полон злости и возмущения, спешно подошёл к музыкантам и что-то им нашептал. Потом, встав перед ними, взмахнул руками, на манер дирижёра, и они заиграли… марсельезу! 

Жан пел очень громким, яростным и восторженным голосом, пытаясь перекричать запевающих немцев. Те, в свою очередь, начали ещё громче кричать, но тут к французу подключились еще дюжина мужчин и женщин, присутствующих здесь, и заставили тех замолкнуть.

— Arretez immediatement! («Немедленно прекратите!», фр., прим) — выскочил на середину зала немецкий офицер, размахивая руками, но он, как и его подчинённые, был вынужден дослушать торжественный гимн Франции, в исполнении рьяных патриотов, до конца.

Спинелли был удивлён, как эти люди смело пели, буквально смотря в глаза своему врагу, гимн свое родины. Андре, такой тихий и молчаливый, сейчас пел (хотя, скорее всего, кричал во все горло) громче всех, и даже Мари присоединилась к нему. 

К сожалению, на последних строках гимна в ресторан ворвался вооружённый немецкий патруль и начал хватать всех, кто оказывал сопротивление, и, избивая по пути тех, кто попадался под руку. Офицер, пытавшийся с самого начала прекратить пение, озлобленно и яростно искал взглядом Жана, но тот сумел, вместе со своими спутниками, скрыться в толпе. Как потом рассказал француз, такое уже не первый раз в городе происходило. Как-то раз в одном кафе, под названием «У Рика», местными патриотами была проделана такая же выходка.

Приятная погода и присутствие морского, влажного и прохладного воздуха сохранилось и на следующий день, но температура с каждыми последующими сутками понижалась где-то на полградуса.

После вчерашнего происшествия ресторан «Оазис» был закрыт по распоряжению префекта, а несколько арестованных увезены в неизвестном направлении из города. В остальном всё было, как и всегда, за исключением увеличившегося количества патрулей вишистов и немцев на улицах города.

Спинелли решил позавтракать в местной забегаловке напротив его гостиницы и понаблюдать за проходящими мимо людьми. Он помнил поставленную перед ним задачу, но лично для него было важно найти Ливию и её приспешников.

Неспешно наслаждаясь вкусом марокканского кускуса, Тони рассматривал окружающих людей. Один продавец антикварной глиняной посуды пытался продать свой товар какой-то пожилой даме, одетой в дорогой натуральный мех, стараясь, при этом, скрыть своими руками заметные трещины на тарелке. Другой продавец тропических фруктов громко и на своем арабском языке пытался что-то разъяснить своим местным покупателям.

Через дорогу остановился немецкий грузовик Opel Blitz и из него повыпрыгивали несколько вишистских полицаев – по видимому они намеревались посадить ещё несколько зачинщиков беспорядков в ресторане «Оазис» прошлым вечером. 

Тони прислушался: рядом с его столиком прошла молодая пара и мужчина, в элегантном сером костюме, очень тихо, по-английски, говорил своей жене: «Я нашёл одного человека, который поможет нам сбежать отсюда в Португалию. Но ему нужно заплатить…». Их разговор был прерван гурьбой детворы, которая, в надежде получить несколько центов милостыни, окружили пару.

Рынок в Касабланке представлял собой место, где можно было найти и купить буквально всё. Здесь было полым полно разных размеров и цветов восточных туфлей с загнутыми носами из мягкой кожи, украшенных шелковой вышивкой с золотыми и серебряными нитями, сумок, кошельков и ремней, сделанных из натуральной кожи. Горы засахаренных фруктов, медово-золотистой кураги, орехов, шоколадных фиников, халвы и пахлавы, сотни фунтов экзотических фруктов вываливались из маленьких деревянных прилавков. Особое место было отведено для торговцев Марокканскими коврами на любой вкус: большие и маленькие, лёгкие и тяжёлые, пёстрые и приглушённых тонов. Ажурные золотые и серебряные серьги, браслеты, колья в мавританском стиле – не смотря на невысокое качество драгоценных материалов, пользовались большим спросом у приезжих. Жуткий шум, грохот, крик – вот она, атмосфера на местном базаре.

Спинелли собирался уже уходить, но тут услышал за своей спиной негромкий итальянский говор, что заставило его внимательно прислушаться. Двое статных мужчин в дорогих костюмах, заказав себе выпить, присели за соседним столиком и что-то тихонько обсуждали.

— Ho sentito dire che gli Yankees sarà presto qui («Я слышал, что янки скоро будут здесь», итал., прим), — еле слышно проговорил один мужчина своему спутнику, раскрывая газету.

— E ‘impossibile! («Это невозможно!», итал., прим)

Тони пришлось напрячь все свои скудные знания в итальянском языке, чтобы понять хотя бы общую суть из услышанного.

— Io stesso ho sentito da Mademoiselle Lassie («Я сам это слышал от мадмуазель Лесси», итал., прим).

— Мa che cosa facciamo? («Но что же нам делать?», итал., прим), — один из итальянцев испуганно посмотрел по сторонам. 

Его собеседник жёстко схватил того за воротник.

— Noi continuiamo a sperare il piano. («Мы продолжаем надеяться на план», итал., прим).

Спинелли почти ничего толком не разобрал из разговора, но после слова «Лесси» он уже точно убедился, что перед ним одни из участников группировки «Unsterbliche», либо причастные к ним.

 Подождав, пока они закончат выпивать и уйдут, Тони поспешил к дому Жана, чтобы сообщить ему, что парни Медичи уже здесь.

Выбежав из длинного узкого переулка на дорогу, Спинелли чуть не столкнулся со стареньким французским бронетранспортёром Lorraine 38L VBCP.

— Hеy, qu’est-ce que tu fais?! («Эй, ты что делаешь?!», фр., прим), — закричал один из солдат в патруле, отталкивая Спинелли.

— Montrez-moi vos papiers! («Покажите мне Ваши документы!», фр., прим), — второй боец наставил свою винтовку на беглеца.

Спинелли понял, что сейчас здесь будет жарко, ведь при нём не было никаких документов. Он неторопливо засунул руку в задний карман брюк, словно надеялся, что необходимые бумаги появятся там самым чудесным образом, но тут заметил промелькнувшую голову, замотанную в белоснежный платок шемаг («Шемаг — арабский хлопковый платок, которым часто покрывали колову, чтобы защититься от песка и пыли», прим.) на крыше одного из зданий напротив. Сначала Тони подумал, что ему померещилось, но теперь уже проходящие мимо местные люди казались какими-то подозрительными.

— Plus rapide! («Быстрее!», фр., прим) – прокричал француз, ткнув в живот Спинелли дулом своей винтовки MAS Modеle 36.

Еще один подозрительный тип, одетый в плотный кафтан поверх галабеи («Галабея — – национальная одежда народов Северной и Центральной Африки. Это длинная мужская рубаха без ворота с широкими рукавами», прим.), как будто осторожно подсматривал за происходящим из-за угла. Все это очень не нравилось Тони, заставляя нервничать ещё сильнее. 

Совсем отчаявшись и решив отдаться судьбе, парень уже собрался признаться, что у него нет документов, как вдруг у его ног упала граната Stielhandgranate, брошенная кем-то сверху.

— Аllonge-toi! («Ложись!», фр., прим) – во всё горло закричал солдат и отпрыгнул в сторону. 

Спинелли успел воспользоваться этим мгновением и нырнул за стоящие рядом глиняные амфоры. 

Раздался оглушённый взрыв. Осколки звонко врезались в толстые высокие стены, а некоторые разбили в щепки глиняную посуду, лежавшую рядом на прилавке. 

Оглушённый Тони, приподнял голову, чтобы осмотреться, но тут началась настоящая стрельба. 

Не ожидавшие такого поворота событий, французы в панике пытались занять оборону по периметру, но один за другим падали, сражённые меткими выстрелами нападавших. Тони успел насчитать нескольких стрелявших на крышах зданий, но он так и не смог хотя бы приблизительно посчитать тех, кто на земле. То и дело какой-то простой прохожий доставал из-под полы своего халата какое-нибудь оружие и присоединялся к перестрелке. 

Мимо Спинелли пробежало двое вооружённых парней, одетых в джеллабу («Джеллаба — традиционная берберская одежда, представляющая собой длинный, с остроконечным капюшоном свободный халат с пышными рукавами, распространённая среди мужчин и женщин арабоязычных стран Средиземного моря», прим.) и бабуши («Бабуши — кожаные туфли без задников, обычно из тиснёного сафьяна. Один из видов национальной обуви в Марокко», прим.), преследуя отступающих французов.

Один из нападавших кинул под бронетранспортёр связку взрывчатки, от подрыва которой машина даже немного подпрыгнула, и из неё повалил клубящийся густой чёрный дым.

Прозвучал ещё один громкий выстрел, но теперь уже показавшего из-за здания в нескольких сотнях футов, французского лёгкого танка Hotchkiss H35. Его снаряд снёс балкон одного из невысоких строений, вызвав обрушение стены всего здания. Второй снаряд взорвался рядом с подбитым горевшим бронетранспортёром, щедро осыпав все вокруг шрапнелью. 

Воспользовавшись густым и плотным дымом, Спинелли выскочил из своего укрытия и побежал через улицу к входу в дом напротив. Прозвучала автоматная очередь, и десяток пуль глухо врезалось в песчаный грунт в футе позади него, но Тони успел отпрыгнуть в сторону и упасть лицом на землю, закрыв руками голову. А подняв её, он столкнулся взглядом с окаменевшим окровавленным лицом одного убитого нападавшего, лежавшего прямо перед ним. 

Тони, испугавшись, резко отпрянул от тела в сторону, но тут рядом просвистело несколько пуль. Он подскочил и бросился к двери дома, и чуть не споткнулся об невысокий порог на входе. Спрятавшись за столом, он осторожно высунулся и посмотрел в окно напротив и увидел пробегающих мимо вишистских солдат. Послышалось ещё несколько выстрелов – и через несколько минут всё закончилось. 

Просидев в своём «убежище» некоторое время, Тони тихонько выглянул через дверь. Патруль скрылся за углом, преследуя убегающих, поэтому на улице никого уже не было. За исключением пятерых тел, одетых в традиционные бедуинские халаты и замотанных в шемаги, шестерых убитых французов, ну и, собственно говоря, горящий броневик. 

наклонился над одним из покойников, снял платок с лица, и… ужаснулся. Это был ребёнок! Ну, может лет пятнадцать, но точно не старше! Как этот подросток, уже в таком юном возрасте, решился взяться за оружие? Невероятно, как общий враг заставляет объединиться всех людей, вне зависимости от пола, возраста или национальности! 

Тони накрыл лицо парнишки платком и развернулся, чтобы поскорее уйти отсюда, но услышал тяжелое и учащённое дыхание с нескольких шагах от него. Повернувшись, он увидел, как один из раненных нападавших стрелков пытался подняться, но на такой подвиг сил ему не хватало. 

Спинелли посмотрел по сторонам, и, убедившись, что никого рядом нет, подбежал к нему. 

— La France ne renoncera pas («Франция не будет сдаваться», фр., прим.), — судорожно проговаривал он, то и дело задыхаясь. 

Тони склонился над раненным и подложил тому под голову скрученный платок куфию («Куфия — арабский клетчатый платок», прим.).

— Boisson («Пить», фр., прим.), — еле слышно шёпотом попросил он. 

Спинелли оглянулся по сторонам и увидел у лежавшего неподалёку француза флягу. Слава Богу, она была пуста лишь наполовину! Тони легонько и осторожно приподнял голову парню и прислонил к его обветренным губам горлышко сосуда. Отпив немного, тот ухватился за плечо Энтони, немного приподнялся и тихонько прошептал: «Merci», после чего его сердце навсегда остановилось. 

Поняв, что он больше ничем не может помочь, Спинелли поспешил скрыться – подальше отсюда и как можно скорее.

Бетуар Антуан Мари Эмиль, командир французской дивизии в Касабланке, был очень энергичным, начитанным и весёлым мужчиной – он сразу понравился Спинелли. Высокий, стройный, немного загорелый и с неисчезающей улыбкой на лице, пятидесятитрёхлетний француз обладал талантом к ораторской речи, поэтому слушать его было одно удовольствие. За несколько часов их общения, Тони узнал о жизни во Франции буквально всё: её культуру и особенности жизни, быт обычных французов и влиятельных аристократов, национальную кухню и последние (правда, довоенные) открытия в области науки и технике. Но это не было целью их встречи вместе с некоторыми другими лидерами сопротивления (в том числе и Жаном Буаселье) – они готовили государственный переворот в Касабланке сегодня ночью, ведь уже завтра, 8 ноября, начнётся десантная высадка союзников.

— Кто были те арабы, напавшие на патруль? – больше всего хотел знать Спинелли.

— О, про них почти никто ничего не знает, — француз затянулся сигарой. — Некоторые говорят, что это террористическая группировка местных берберов («Берберы — общее название коренных жителей Северной Африки», прим.). Они спокойно жили рядом с французами, пока здесь не появились нацисты. С тех пор некоторые самые радикальные сунниты взялись за оружие: кто-то примкнул к сопротивлению, а кто-то – в такие группировки. На их счету более дюжины разбойных нападений и дерзких вылазок, не менее сотни убитых немцев и вишистов. Мы не поддерживаем такие радикальные действия, но, как говорится, враг моего врага – мой друг.

— Мы даже несколько раз сталкивались с ними, — продолжил Жан, поедая сардины в оливковом масле, — но, благо, обошлось без жертв.

— Но, а как же наладить контакты с их вождями? – интересовался Спинелли.

— Они появляются и исчезают так быстро и незаметно, что местные их уже окрестили «призраками».

— А еще «кровавыми песчаниками», — жуя, добавил Буаселье.

— Возможно, они бы помогли во время десантной операции, — предложил Тони, незаметно посмотрев по сторонам.

— Кто знает, что на уме у этих сумасшедших, — открестился от такой затеи Бетуар, затушив сигару в пепельнице.

Часы генерала F. Rötig Havre указывали на восемь часов вечера – до начала высадки оставалось всего около шести часов, поэтому было решено закончить обсуждения и приступить к подготовке. 

Спинелли пожелал ещё немного задержаться в баре, ведь, скорее всего, это был последний день для парня пребывания в прекрасной и загадочной Касабланке, прежде чем его вернут на родину. Но до этого предстояло провести операцию по устранению генерала Ногеса, да и, к тому же, он всё ещё не нашёл саму Ливию. 

Тони неспешно попивал Марокканский мятный чай, и думал о предстоящих событиях, пока мягкий женский голос за спиной не прервал его размышления: «А Вы по-прежнему любите мятный чай».

Тони обернулся, и… ошеломлённо застыл. 

В десяти футах от него стояла привлекательная, молодая девушка невысокого роста в приталенном цельнокроеном чёрном платье с маленькими цветочками. Её длинные, темновато-русые волосы были аккуратно спрятаны под сдвинутой на бок милой шляпкой с маленькими полями и небольшими тульями. Лёгкая и очаровательная улыбка, искрящиеся изумрудные глаза, грациозная и изысканная фигура и голос…. Такой невероятно приятный и мягкий, с небольшим итальянским акцентом, и…. до боли знакомый. 

Пока Тони пытался выдавить из себя хотя бы слово, девушка присела за столик.

— Не стоит так удивляться, ведь Вас за тем и послали, чтобы меня найти.

К девушке тут же подбежал официант с меню.

— Вы понимаете, что я могу прямо сейчас пленить Вас или того хуже? – Спинелли, наконец, вернулся в чувство.

— Но мы же ведь оба понимаем, что Вы этого не сделаете? К тому же, это не Ваше задание, – немного ехидно ответила красавица, отдавая книжечку официанту, и тот мигом бросился за заказом, — И я смотрю, Вы быстро оправились от раны.

Спинелли не понравился такой тон.

— Благодаря Вам, я пролежал несколько месяцев с дыркой в плече.

Девушка негромко хихикнула.

— Вас не удивляет, как иногда судьба, порой, бывает, жестока с нами? – она хитро улыбнулась.

— Даже слишком, — не слишком вежливо бросил Тони, — Но почему Вы здесь? Чтобы в этот раз точно убить меня?

— Если бы хотела убить – сделала бы это ещё при нашей прошлой встрече.

К столику подскочил официант с бутылкой итальянского вина «Барбареско» и налил его в хрустальный бокал.

— Тогда почему не сделали? – Спинелли продолжал допрос, не скрывая своего недовольства от встречи.

— По той же причине, что и Вы. Solo l’amore («Только любовь», ит., прим), — загадочно подмигнула Ливия.

— И после всего произошедшего Вы всё ещё можете говорить о любви?

Девушка отпила из своего бокала и весело рассмеялась.

— Я Вас умоляю – разве не это заставило Вас ехать на край света, в эту Богом забытую страну? — спросила она, положив локти на стол.

— Но я действительно любил Вас, искренне, всем сердцем, — Тони опустил глаза.

— И что это дало? – Ливия вопросительным взглядом уставилась на Спинелли.

Парень ничего не ответил на этот вопрос.

— Зачем Вы здесь? – продолжил он после непродолжительной паузы, пристально наблюдая за каждым движением девушки.

— У меня своя работа – у Вас своя. Только вот теперь мы по разные стороны баррикад.

— Но разве то, что было между нами, уже ничего не значит для Вас?!

Спинелли заметил, что сказал это повышенным тоном, поэтому поспешил утихомирить страсти, бушующие внутри. 

Девушка, отставив бокал, немного подумала.

— А что было?

Тони не понял такого тона.

— В смысле? Вы уже совсем не помните нашей первой, настоящей встречи?

— О, это было так давно, — спохватилась девушка. 

Спинелли уловил нотки конфуза и недопонимания в голосе девушки во время её последней фразы.

— А как мы впервые увиделись на приёме у Вашего отца — хотя бы это помните? — спросил парень.

— А, Вы про это, — Ливия как бы прокрутила воспоминания в своей голове и вспомнила. — Было дело, но это уже в прошлом.

В воздухе повисла напряжённая тишина.

— И всё же, — девушка встала из-за стола, — я более не могу Вас задерживать, ведь Вам предстоит ещё готовиться к сегодняшней бурной ночке.

Детектив уловил загадочные и ироничные нотки в её голосе. Но только он хотел спросить, откуда ей известно о предстоящих событиях, Ливия тихонько прошептала: «Советую бежать отсюда», и направилась к выходу из кафе.

— Почему Вы это делаете? – крикнул в след Спинелли, но девушка лишь безмолвно обернулась и по её немым и печальным глазам, он всё понял. Тот же тёплый, искренний и загадочный взгляд, с небольшой грустью, как и девять лет назад. Возможно, не всё потеряно, и её ещё можно спасти и вернуть на правильный путь. 

Но одно сильное несоответствие заставило задуматься Тони – а действительно эта та Ливия, которую он так безумно любил? Ведь впервые, уже будучи взрослыми, они встретились не на приёме у её отца, а в баре «Малышка Сьюзи». Не может быть, чтобы девушка случайно перепутала, да и её поведение было немного подозрительным. И как она заботливо сказала «Беги», словно не хотела, чтобы парню досталось…. 

Операция! Спинелли чуть не забыл о готовящемся перевороте и о том, что, вероятнее всего, вишистам известно обо всём, раз Ливия ему так сказала! Тони пулей сорвался с места и побежал к Жану.

Повстанцы уже окружили виллу провишистски настроенного генерала Огюста Нога и готовились к штурму. Около тридцати человек французов, местных марокканцев, берберов, арабов и алжирцев, вооружённые, преимущественно, трофейными винтовками и пистолетами, были готовы разнести здесь всё в пух и прах. Напряжение стремительно росло, заставляя нервничать каждого из присутствующих.

— Жан! – наконец Тони нашёл друга, неподалёку от входа в дом, прятавшегося в густых колючих кустах вместе с Бетуаром. — Нужно уходить отсюда – им известно о предстоящем перевороте!

— В смысле? Ты о чём? – француз оторопел от неожиданности.

— Это долгая история, но мне это сказала сама Ливия! — задыхаясь, ответил Спинелли.

— Как? – не понял Бетуар.

— Не суть дело – это часть моей миссии, — быстро начал объяснять Тони. — Её необходимо доставить в США, чтоб она предстала перед законом, а я должен был собрать информацию по одному секретному проэкту, в котором она замешана. Но сейчас это не так важно – если генералу Ногу известно о наших намерениях, то это возможно ловушка!

Французский командир на минуту задумался над предположением Тони. Но затем он достал свои пистолет MAB Model D из кобуры, передвинул затвор, и, наконец, ответил:

— Свободная Франция важнее наших жизней, ведь если не мы, то кто будет её защищать. И если нам и суждено сегодня погибнуть – мы сложим свои головы, но никогда не будем служить оккупантам и предателям! Vive la France! («Да здравствует Франция!», фр., прим.).

Генерал дал знак своим бойцам, и они осторожно направились к зданию, то и дело, прячась в плотных зарослях кустарников.

— Друг, — Жан посмотрел с серьёзным выражением лица на американца, — то, что мы делаем сегодня на этом месте, может спасти сотни жизни твоих людей на пляже. И даже если я своей жизнью заплачу за одну сохранённую жизнь солдата-союзника – я готов пойти на такой риск.

Спинелли нечего было ответить французу, и лишь с тревогой смотрел в след Буаселье, Мари и Андре, которые последовали за стальными к дому.

Послышался тихий шорох и негромкий оборвавшийся крик в кустах – это люди Бетуара устранили одного из охранников Нога. 

Со своей позиции, Тони открывался великолепный обзор на всю виллу и прилежащую территорию. Он увидел, как Андре и ещё трое бойцов подкрались к главному входу в дом и уже собирались выломать дверь. 

Внезапно послышались крики со стороны, и последовало несколько выстрелов и автоматных очередей. Двое французов у двери, сражённые вишистами, упали на землю, но очевидно они были всего лишь ранены. Повстанцы открыли ответный огонь, и началась пальба. 

Ночью выстрелы казались яркими вспышками света и огня, что представляло довольно красивое зрелище, но за ним скрывался весь ужас войны. То и дело слышались крики и вопли раненных и грозные приказы командиров. 

С западной стороны виллы заехало три немецких грузовика и бронетранспортёр, из которых начали высыпаться солдаты и сразу же вступать в бой. Затрещал очередями пулемёт MG-34, послышалось несколько разрывов осколочных гранат.

Спинелли заметил, как несколько бойцов сопротивления все же удалось оттащить раненных от двери и, выломав её, ворваться вовнутрь дома, но уже оттуда последовало несколько ярких вспышек и выстрелов, после чего эти парни так и не вышли из здания. 

Повстанцы не собирались сдаваться, поэтому они продолжали яростно отстреливаться от нападавших, пока на территорию виллы не заехал французский танк Hotchkiss H35 и ещё один грузовик с солдатами. 

Послышалась команда Бетуара: «Retraite!» («Отступаем!», фр., прим.), и повстанцы начали потихоньку отходить с территории, но вскоре в панике кинулись наутёк.

К Тони подбежал испуганный Жан и прокричал во всю мощь:

— Ты что застыл на месте – беги отсюда! – француз пытался перекричать стоявший вокруг грохот. 

Рядом пронеслось несколько пуль, заставив его броситься на землю ничком. Привстав, Буаселье сделал несколько выстрелов в сторону врагов и, схватив Спинелли за руку, потащил его к остальным. 

В нескольких футах от них разорвался снаряд и сильно оглушил убегающих, а ударная волна свалила их с ног. Но в этот раз уже американец подскочил первым и, подхватив Жана, продолжил убегать. Обернувшись в последний момент, он увидел вдалеке быстро уезжавшую по направлению от виллы машину Огюста Нога. Операция была полностью провалена.

Беглецы спрятались за невысокой оградой на узком перекрёстке между высокими зданиями, чтобы хоть немного перевести дух. Выстрелы время от времени раздавались то где-то вдалеке, то совсем рядом, но сами преследователи продолжали погоню.

— Куда?! – Жан ухватился за плечо Спинелли и повалил того обратно на землю. Несколько пуль врезались в каменную ограду прямо над ними.

— Сначала я отвлекаю их огнём, пока ты перебегаешь улицу, потом наоборот! — приказал француз. — Un, deux, trois! («Один, два, три!», фр., прим)

Спинелли вскочил из-за ограды и, что есть силы, побежал к углу дома напротив. 

Жан, высунувшись, сделал четыре выстрела и снова спрятался. Вишисты и немцы продолжали палить в его сторону. 

Тони достал свой 9 мм Кольт (вовремя, конечно он вспомнил о нём!) и приготовился ждать команды от Жана, затем выглянул из-за угла и, даже не целясь, сделал несколько выстрелов в сторону противника, давая несколько секунд времени для того, чтобы француз успел перебежать улицу. Запыхавшись, тот завалился за здание, опередив на мгновение пулю, которая влетела в противоположную стену. 

Достав, откуда-то из под пояса, гранату, Жан выдернул чеку и швырнул в толпу. Взрыв – и двое врагов остались лежать на земле, а еще трое корчиться от полученных ран.

Услышав позади себя шарканье ног, Спинелли резко повернулся назад и наставил на человека пистолет, но француз успел отдёрнуть его руку, ведь этим человеком оказалась Мари.

— Marie, je suis content de te voir!! («Мари, как я рад видеть тебя», фр., прим.) – Жан подбежал к девушке и взял её за руку.

— Там машина – скорее! – Мари возбуждённо указала в сторону поворота, на расстоянии нескольких сот футов от них.

— Бегите быстрее туда, а я прикрою! – француз бросил ещё одну гранату за угол. 

Взявшись за руки, Спинелли и девушка побежали по тёмному и узкому переулку. 

Наконец, добежав до конца, Тони приготовился прикрывать Буаселье. 

Из-за угла выскочил один француз, и Спинелли метким выстрелом сразил того с первого раза. Во второго пришлось пальнуть трижды. Остальные вишисты решили не соваться под пули и остались стрелять за зданием, то и дело, высовываясь по очереди из-за стены.  

У Тони как раз уже закончились пули, когда Жан, всё-таки, добежал до них. Они помогли девушке взобраться на старенький грузовик «Панар-Левассор», где уже лежало трое раненных перевязанных французов, и рванули на дорогу, ведущую за город. 

Так как все аэродромы были заняты вишистскими солдатами, единственным местом для взлётной полосы была песчаная заброшенная дорога в нескольких милях от Касабланки. Спинелли так толком и не удалось ничего узнать о Ливии и её планах, поэтому он решил вернуться в расположение армии — что предусматривалось планом в случае провала миссии. За три часа лёгенький самолёт Romano R-80 должен будет доставить его в Алжирский городок Оран, который в ближайшие часы захватят союзные войска.

— Au revoir, мсье, — Буаселье помахал на прощание рукой, когда биплан с треском тронулся с места. 

Тони улыбнулся напоследок Мари, но девушка в ответ лишь смущённо опустила свои добродушные зелёные глаза. 

Самолёт быстро набрал необходимую скорость и, оторвавшись от земли, взмыл в ясное ночное марокканское небо. 

Решив воспользоваться возможностью наконец-то нормально отдохнуть после всего произошедшего, Тони пристегнул себя покрепче ремнём безопасности, откинулся на спинку кресла и почти сразу же уснул, не смотря на жуткий монотонный гул пропеллера.

Самолёт резко подбросило вверх от разрыва снаряда, пробудив Спинелли ото сна. 

На бескрайнем полуночном чёрно-синем небе всё ещё тихо мерцали звезды. Ещё один взрыв, но теперь немного выше и дальше в стороне. 

Тони осторожно выглянул за борт самолёта. В воздухе пролетали огненные полосы трассирующих пуль, а вокруг то и дело сверкали с оглушительным грохотом вспышки фугасов. Стрекот от пулемётов и свист пролетающих рядом снарядов заглушили рокот мотора и все остальные звуки вселенной.

Аэродром, на который должен был приземлиться самолёт со Спинелли, как оказалось, не был захвачен союзными войсками и всё ещё находился в руках немцев, поэтому воспользоваться им для посадки было невозможно. 

Но пока пилот французского биплана и Тони пытались найти альтернативное место для посадки, несколько пуль звонко врезались в фюзеляж самолёта. Мотор задымился, пропеллер начал быстро замедлять обороты, и машины начала стремительно терять высоту.

Несколько напряженных секунд – и самолёт сначала зацепил своими шасси верхушку песчаного бархана, а потом с оглушительным рёвом грохнулся на землю. От такого столкновения с поверхностью, Спинелли, резко дёрнувшись вперёд, сильно ударился головой об стенку кабины и потерял сознание.

Тони очнулся, когда горизонт на востоке уже начинал проясняться, и африканское солнце уже оторвалось от поверхности земли. 

Отстегнувшись, он выкарабкался из самолёта и посмотрел на причинённый ущерб. 

Мотор ещё продолжал дымиться и тихонько гудеть, но сам пропеллер от удара оторвало начисто, как и шасси. Часть верхнего крыла печально свисало на бок, а половина хвоста валялась в нескольких футах от места крушения. Пилот пристально смотрел вперёд стеклянным взглядом, сидя немного в странной перекошенной позе, крепко сжимая своими руками руль. Тоненькая струйка алой крови стекала с его виска. Парень был мёртв.

Достав из нагрудного кармана лётчика чудом уцелевший компас и собрав все необходимые вещи и снаряжение, какое удалось найти в более-менее хорошем состоянии, Тони направился на северо-восток, по направлению к городку Оран. 

Солнце тихо поднималось, зажигая пустыню, а лёгенький ветерок слегка сдувал самые верхушки песчаных величественных барханов. Кругом один песок — тонны песка, и только кое-где изредка встречались высушенные пустынные кустарники. Бескрайнее море выжженных солнцем песка, камня и глины, оживляемое лишь редкими зелеными пятнами оазисов – вот что такое пустыня Сахара.

Спинелли посмотрел на часы – оказалось, что он блуждал по пустыне уже почти три часа, без воды и питья. Но вот вдали ему вдруг показался какой-то домик. Или это был всего-навсего мираж? Присмотревшись, он сумел разглядеть там ещё несколько холмиков, но подойдя ближе уже смог четко всё рассмотреть. «Домиком» оказался повреждённый самолёт С-47 союзных войск, а «холмиками» – сооружённые из подручных материалов небольшие палатки. Как Тони был рад видеть их!

— Руки вверх! – неожиданно раздалась позади команда. Парень послушно остановился и медленно и осторожно повернулся.

— Богомол, ты что ли? Что ты забыл в этом проклятом месте?

Хавьер Гарсиа опустил дуло своей винтовки.

— Да мой самолёт сбили на подлёте к городу, – Тони опустил руки. – А ты что здесь делаешь?

— Нашу птичку тоже подбили, вот нам и пришлось сесть неподалёку от этого солёного озера. Проклятые французы отказались сдаться и открыли по нам огонь из всех своих зениток. Теперь вот приходиться сидеть на этом солнцепёке и ждать, пока наши войска захватят город и этот аэродром. Чёрт, мы даже не успели ничего понять!

Хавьер указал в сторону импровизированного лагеря:

— Полковник рвёт и мечет от злости. Может, хоть ты поднимешь ему настроение.

Парни направились по направлению к импровизированному лагерю.

— Кто-то есть пострадавший? – спросил Тони.

Помолчав несколько секунд, Хавьер ответил:

— Джордж, при посадке, сломал правую ногу, а Эндрю при падении разбил голову. Все остальные отделались лишь лёгкими царапинами и ссадинами.

— Но как так получилось, что вы не смогли захватить аэродром?

— Французишки палили в нас всем, чем могли, а парашютами нас не снабдили. Вот и пришлось где-то садиться неподалёку и ждать наших.

— Рад видеть тебя, — Спинелли приветливо улыбнулся, на что Хавьер презрительно выпалил:

— Странные, однако, вы, верующие.

— Что поделать, мы всегда не были похожими на остальных, — шутливо заметил Тони.

— Ну, вот скажи мне, разве это не слабость «подставлять правую щеку, если тебя ударили по левой»?

Спинелли немного подумал и ответил:

— На первый взгляд это действительно звучит странно, но это самый главный принцип христианства – ставить другого выше себя, не отвечать злом на зло, а наоборот.

— Тебе легко говорить, ты не вырос на улице, — буркнул в ответ Гарсиа, угрюмо уставившись себе под ноги.

— А разве это имеет значение? – Спинелли остановился. – Ведь перед Богом мы все равны. Да, мы не выбираем наших родителей и места, где мы родились, но когда приходит Бог, жизнь человека полностью меняется. Он даёт человеку надежду.

— Надежду? На что? – громко рассмеялся латинос.

— На то, что всё под контролем у Бога, — спокойно ответил ему Тони. – У Него есть для каждого свой план и особенная судьба, ведь Он любит каждого человека, будь то бизнесмен, врач, политик или обычный беспризорник с улицы. Бог способен менять сердца даже самых жестоких и неверующих людей.

— Послушай, — Хавьер резко остановился, повернулся почти вплотную к Тони и серьёзно на него посмотрел, — ты может и нормальный парень, но твои религиозные сказки мне не особо интересны, так что заканчивай свою проповедь и молча шагай дальше.

— Тебе придётся привыкнуть к тому, что я такой, как я есть, — усмехнулся Спинелли, разведя руки.

Гарсиа шумно выдохнул, развернулся и продолжил идти дальше.

— Рано или поздно ты поймёшь, что быть верующим – это не слабость, а настоящая привилегия и ответственность! – прикрикнул ему вдогонку Тони.

— Ну да, ну да, — недоверчиво тот бросил в ответ, даже не обернувшись.