Мари.

            Стены родные и дом родной,
            защити от тех, кто нам чужой,
            Защити от всякого зла всех нас,
            Защити от грозы, что рядом сейчас.
            Тихо ужас вползает,
            Сердце мое замирает,
            Я боюсь, дрожу, но не за себя,
            Защити, Добрая Мать, мое дитя…
скрип половиц совсем рядом. Мари вжимается в колыбельку, надеясь слиться с нею. ее голос больше похож на шепот.

            Тихо ужас вползает,
            Сердце мое замирает.
            Кто там сегодня таится?
            Кто пришел? С вестью иль поживиться?
            Кто ты пришел, друг или враг?
            Чей там во тьме слышен шаг?
            Сердце стучит и замирает —
            Тихий ужас вползает…

Слышно, как зажигают свечу, в следующее мгновение в комнате виден мужчина. В его руках зажженная свеча. Мужчина бледен, встревожен. Его лоб блестит от пота, в глазах лихорадочный блеск.

Мари с облегчением выдыхает и бросается к нему.

Мари. Муж мой! Как я ждала…

Она не успевает договорить. Жак-Рене Эбер (Эбер) – а это он, отодвигает ее в сторону, освещает комнату свечой, видит, что дочь спит и оставляет свечу в комнате.

Мари. Что с тобой? Ты сам не свой!

Эбер. Все нормально. Я не хотел тебя разбудить. Полагал, что ты спишь.

Мари. Я задремала…час уже поздний.

Эбер. Я знаю. Я не хотел разбудить. Ложись.

Не оставляя своей мрачности и темной загадочности, бледности, Эбер выходит в другую комнату – такую же бедно обставленную, лишенную всякого роскошества и содержащую лишь самое необходимое. Мари, помедлив, бросается, было, следом, но дочь снова плачет и Мари бросается к ней, начинает укачивать ее. не оглянувшись, Эбер выходит прочь, в соседнюю комнату, где садится спиною к дверям и смотрит перед собой в одну точку, потрясенный и изумленный.