9 мая мы встретили под Берлином. В пригороде Потсдама, деревне Крампниц. В учебном танковом полку 25й танковой дивизии ГСВГ. Это было ровно через сорок лет после Победы. Одеты мы были в ХБ образца Великой Отечественной Войны. Гимнастерка цвета хаки, галифе, сапоги, черные погоны СА, пилотка, танковые петлички. Две недели назад самолет доставил нас на полевой аэропорт Франкфурта из Краснодара. По всему полю стояли палатки с дембелями в парадной форме. Нас приветствовали по-разному. Кто-то кричал «Вешайтесь!», кто-то желал удачи, кто-то искал земляков. Потом нас распределяли по командам. Батя, провожая меня в аэропорту Краснодара, сказал:
— Твоя команда «Долина», жди, когда выкрикнут
Я знал, что он зарядил сопровождающему нас майору 3 литра спирта. Потом я видел майора один раз в нашем салоне и по его виду понял, что спирт он принял. Судя по тому, что выходил он из кабины пилотов, пилоты тоже приняли. Тем не менее, летели ровно и сели мягко. Спирт у бати был как раз авиационный и летунам привычный.
На первый сбор по повестке я опоздал. Провожали всем миром. Сначала в общаге Универа, потом дома. Среди провожавших была Сэма Ширшкова, чемпионка края по бадминтону. Позже она иммигрировала в Германию (разными путями мы там оказались), вышла замуж за барона и обрела титул и труднопроизносимую немецкую, баронскую фамилию. А тогда она числилась чемпионкой, нигде не работала и пила с нами водку. Выпить Сэма могла очень много, причем пьянела только по желанию и ситуацию всегда контролировала. Утром вставала первая, принимала душ, наводила идеальный порядок и тщательно вымывала всю посуду. Как будто дьявола изгоняла из дома и тела. Она носила невообразимые по тем временам плащи, шарфы и шляпы. Ходила с нами по, забытым богом, советским пивнякам и шокировала незамысловатую похмельную аудиторию. Ей даже давали пиво без очереди, что уже предугадывало человека неординарного и судьбу необычную. Сэма любила и умела общаться. С ней было интересно говорить. Ее подруга Маша, с которой она снимала квартиру, общаться любила и умела телом. Когда мы втроем выпивали у них в квартире, обязательно наступал момент, причем самый интересный в разговоре, когда Маша под столом начинала гладить меня по ноге и смотреть прямо в глаза. Сэма понимала, что рука Маши сейчас победит ее мозг и орала на нее:
— Ты самка, Машка, какая ты самка…
Все презрение к женской природе она вкладывала в слово «Самка». Как-то Сэма решила влюбиться. Не влюбилась, а именно решила. Объект, с обывательской точки зрения она выбрала самый неподходящий. Старика Шумилова. Старик Шумилов, в миру Александр, был высокий, плотный и курчавый мужчина диссидентского склада ума, неуклюжий и, как бы сейчас сказали, неадекватный. Он наизусть цитировал поэтов Серебряного Века, где-то доставал книги Бабеля, Солженицына и Булгакова и легко давал друзьям читать. Имел белый билет и к призыву в армию считался непригодным. Послужив в армии, я убедился в правильном решении медиков. Шумилов и армия, как гений и злодейство, вещи были несовместные. Но выбор Сэмы был самым верным. Она носила одежду необычайную, по тем временам эпатажную, и любовник должен был соответствовать стилю. Ухаживала Сэма по-мужски. Она встречала Александра на выходе из Университета, забирала портфель и провожала до дому. Причем ехала с ним на трамвае, хотя в обычной жизни предпочитала такси. Старик Шумилов ее боялся. Как-то на очередной пьянке, у самки Машки, он спрятался в кладовку и там уснул.
Само собой, проводы с такими провожатыми затянулись, и я первый раз не попал в Афганистан. И даже не потому, что не хотел, мне тогда было вообще все равно, куда пошлют. А моя первая команда, вся в полном составе улетела в учебку в Душанбе, а потом в Афган. Так, что возможно тем, что я жив и здоров я, в какой-то степени, обязан нынешней германской баронессе. Во второй раз, уже в Германии, нас после присяги собрали в Ленинской комнате, тогда везде и в армии, и на гражданке были такие волшебные комнаты. Днем в них нас учили правильному мировоззрению и жизни, а ночью там бухали дембеля и воспитывали молодых. В общем, делали они тоже самое, что днем делал политрук. Только доходчивей. В Ленинской комнате мы все «добровольно» написали заявления, что после окончания учебки, мы страсть как хотим отправиться выполнять интернациональный долг в Афганистан. На вопрос: «А если не хотим», ответ был простой:
«Чтение ближним есть одно из величайших наслаждений писателя» (Василий Жуковский, из письма Бенкендорфу)
