Раз в неделю к нам на пивзавод приезжала машина из центра в Балетице и мы загружали две бочки «Колы» для солдат. Майор Котов договорился о братской помощи. Мы грузили одну бочку настоящей «Колы», и одну бочку пива, наклеив колловскую этикетку, порадовать дембелей в части. На этой этикетке ставили маленький крестик, чтоб не перепутали. Бочки ставили в умывалке и оттуда через трубочки разливали в графины. Старшина стал замечать, что после отбоя дембеля собираются в умывалке, сидят вокруг бочки с «Колой» и, посасывая содержимое через резиновые шланги, мечтательно улыбаются и говорят о женщинах. И часто курят. Он взял у дембеля шланг попробовал напиток, и бочку забрал в каптерку. Майору он не доложил, но теперь каждый раз проверял обе бочки, и в умывалке оставалась только одна с легальным американским напитком. Ключ от каптерки у дембелей, конечно, был. Впрочем – это устраивало обе стороны. Дембеля – они и в Африке дембеля, а вот молодежь развращать не надо.
После пивзавода я попал в чешскую гражданскую больницу. И вот почему. Сочетание пива, мороза и штанги – лучшие симптомы геморроя. Короче оно случилось, причем в самой болезненной его форме. Три ночи я не мог не то, что спать. Лечь не мог. Стоял вопросительным знаком, держась за спинку кровати. Везти меня в госпиталь, а это вообще черт знает где, было просто не реально. Надо отдать должное Папуше, он это понимал. Три дня ушло на согласование. Просто положить воина в гражданскую больницу, тем более иностранную, тем более героя-разведчика… такое и подумать страшно, не то, что сделать. Короче три дня большие начальники решали, как победить геморрой в отдельно взятой группе советских войск, пока один, наверное, самый смелый и гуманный, просто сказал:
— Да хрен с ним. Везите куда-нибудь. Сдохнет еще.
Есть такая военная машина «Урал». Подножка перед кабиной находится примерно в метре над землей. Перед подножкой поставили бочку из ГСМ, в кабину постелили матрас, меня дружно поставили на бочку и оттуда я с криком шагнул внутрь. Поехали втроем. Прапорщик Папуша, водитель Вовчик и собственно я, больной. Бочку забыли. Вся больница вышла встречать героя. Диагноз был засекречен, как и все в армии. Вовчик за рулил во двор больницы. Они с Папушей открыли дверь и долго думали, как теперь меня оттуда доставать. Потом Вовчик сел на корточки перед дверью, я встал ему на плечи, прапорщик поддерживал и Вовчика и меня. Так втроем мы и грохнулись. Больница, услышав общий солдатский крик и мат, решила, что ранен я серьезно.
Мне выделили отдельную палату, видимо для пущей сохранности военной тайны. Врач либо был очень веселым парнем, либо вымещал на мне обиды пражской весны. Три дня с утра до вечера он приводил ко мне в палату, врачей, практикантов, медсестер и, наверное, просто местных жителей в белых халатах. Все они дружно рассматривали болячку и хором что-то обсуждали. По логике вещей напоследок должны были появиться чешские пионеры и возложить цветы к заднице воина интернационалиста. Господь миловал. Говорящая по-русски медсестра сказала, что меня готовят к операции. За эти дни, кстати, провели успешную терапию. Боль и признаки болезни исчезли. Я уже спокойно выходил на улицу в больничном халате. Кормили вкусно, обращались хорошо. На четвертый день пришла медсестра и принесла выстиранную и отглаженную форму. С обидой в голосе сказала, что меня сегодня заберут и, что русские не доверяют чешским врачам.
Дело оказалось совсем не в недоверии. Бардак в русской армии есть вещь, чуть ли не уставная, закономерная. Он не искореним, как патриотизм. И что интересно победить армию упорядоченную легче, чем армию, в которой бардак присутствует на уровне, почти духовном. Такая армия может долго отступать, а потом Александры Матросовы начинают ложиться грудью на пулеметы, летчики и танкисты массово идти на таран, и армия разворачивается и прет до столицы супостата. А в тылу врага долбит толстовская «дубина народной войны». Причем все эти действия ни в одном уставе, ни в законах военного времени не прописаны. И подвиги, и бардак в русской армии сцементированы на вселенском «да пошло оно все» и здоровой злости к действительности. Я не воспеваю бардак в армии, а просто признаю его, как явление вечное и ничем и никем не убиваемое.
В бригаде я играл в ансамбле на бас-гитаре. Надвигался очередной знаковый праздник и готовился концерт. И тут замполит бригады узнает, что ансамбль выступить не может, так как бас-гитариста отослали в Чехословакию строить разведточку. Что интересно, когда офицеры на ПЦ (приемном центре) возмутились ссылкой разведчика-переводчика, никто, слава богу, не среагировал. А вот отсутствие в разведбригаде бас-гитариста подняло волну. В то время власть замполитов практически равнялась власти особистов. На их ответственности толком не висело ничего, ни личного состава, ни матчасти. Тем не менее, их влияние на армейскую службу было огромно. И замполит бригады, узнав о моей командировке, коротко приказал: «Вернуть». Ослушаться не посмели. И по фиг, что я лежал в больнице, черт знает где, в другой даже стране, и меня готовили к операции. Позже военврач в бригаде успокоил меня замечательной фразой «самая лучшая операция – это та, которую не сделали».
Короче из части пришел микроавтобус «Шкода», меня забрали из больницы и, не заезжая в часть, отвезли обратно в Германию, в родную до боли бригаду. На КПП высадили и сказали:
-Дуй в роту.
В роте меня увидел старшина и сходу спросил:
— Ты что сбежал?
— Товарищ прапорщик, если бы я сбежал, то не к вам же. Там в Россию ближе, чем сюда.
Привезти меня привезли, а вот все документы, включая военный билет, остались там, в Чехословакии. Оказалось, что жизнь солдата без документов в закрытой части имеет свои неоспоримые преимущества. Я не числился ни в каких списках. На утренней проверке дежурный меня убрал из строя, мол, тебя нет в списках, так что не маячь, лучше. Утром я не бежал со всеми на зарядку, и как-то меня, сонного, прихватил дежурный по части. Посадил в клетку, в дежурке и стал оформлять на губу. Звонит в роту, так мол и так, поймали вашего, борзый, во время зарядки спал в казарме. Кто? — спрашивают. Такой, мол, сякой, — отвечают, — фамилия, звание. А с роты протестуют,
— Нет у нас такого, отправлен в Чехословакию в командировку.
-Как так, а это кто?
– А хрен его знает, он теперь ваш, делайте что хотите.
А дежурному надо дежурство сдавать, и на кой ему этот геморрой во всех смыслах. Вытащил он меня из клетки, расспросил, надо отдать должное сразу в ситуацию врубился, не первый год в армии, и говорит:
— Дуй отсюда, чтоб я тебя не видел.
– Есть, – отвечаю, — только вы, товарищ капитан, передайте по смене, чтоб не трогали, себе дороже…
— Исчезни, воин, не доводи…
Я загасился на станции, и зажил легкой жизнью привидения. Меня не расписывали в наряды и на смены, ротное начальство старалось меня избегать, в санчасть не положили, по той же причине, — меня нет. Не жизнь, а песня. Смущало одно, надвигался дембель, а меня вроде как нет, так что и увольняться некому. А вот это уже обидно. Солдат два года живет одной мыслью, что дембель неизбежен. Я туда, сюда, к ротному, мол, мне бы того, на дембель пора. А ротный логично отвечает:
24.03.2021