“Там ведь и гроб может стоять…” 

От мысли о сем холодный пот потек по Сашиной спине, и она едва не бросилась прочь, но нельзя, нельзя — обряд ведь еще не закончен, ей ничего не сказали и надо ждать, ждать… Нельзя бежать, нельзя прерывать обряд, не закончив, нянюшка много раз об этом говорила строго-настрого: мол, ежели, гадая, не сделаешь все как нужно до самого конца — нечего и начинать. А всего-то хотелось узнать про жениха — посватается ли к ней Алеша Платов, как только получит весной чин унтер-офицера, или вовсе не он ее суженый?..   

“Разбойника благоразумнаго во едином часе раеви сподобил еси, Господи, и мене древом крестным просвети и спаси мя…” — опять этот разбойник! — и вдруг изнутри, из церкви, отчетливый шепот, свистящий, страшный: 

— За разбойника пойдешь! За Черного Атамана! А православной женой тебе не быть, не быть!

И сразу же грянул хор, пел он громко, празднично, и чтец читал истово из “Песни Песней”:

— Встань, иди, ближняя моя, прекрасная моя, голубица моя, гряди! Покажи мне лицо твоё, и дай мне услышать голос твой, ибо голос твой приятен и лик твой прекрасен! — но сквозь славословия слышала Саша и другое: стоны, причитания, громкий плач, и звуки поцелуев, и звон колокола — не свадебный, похоронный, и стук топоров, громкий, надсадный, и чей-то шепот глухой, страдальческий: 

— Волю мне дайте, волю… волю або смерть! — так жалобно, так надрывно все это слышалось, что сердце захолодело, и слезы навернулись на глазах, и голова закружилась так, что не устоять прямо…