Он лежал на полу. Невыносимая боль растекалась по всему телу. Он чувствовал ее, но не мог шевельнуть и пальцем. Глаза заслоняла мутная пелена. Все, что оставалось — лежать и смотреть в потолок. Рана кровоточила, и Джеймс чувствовал, как капли крови текут по его шее, собираясь у затылка в большую липкую лужу. Сотни мыслей кружили хороводом вокруг пылающих останков здравомыслия, и все как один скандировали: — Ты умрешь! Умрешь, умрешь! Периодически тело дергалось от судорог, а биение сердца отдавало эхом в ушах своим неестественным ритмом.
Карла наклонилась к нему. Она прижала рану на шее своей рукой. Резкая боль охватила все тело, и тут же остыла в холодной руке Мортен. В этот момент Джеймс готов был поклясться, что до него коснулся покойник. Она смотрела на него, и он это ощущал всем своим измученным телом. Журналист видел краем глаза, как расплывчатое пятно, изучает его своим холодным взглядом. Он вспомнил ее глаза: черные, как эти чертовы розы. С каждой секундой они выжигали свой автопортрет в его памяти, оставляя после себя хаос больного воображения.
Впервые за всю свою жизнь Джеймс хотел умереть. Страх спровоцировал истерику. Журналист не мог шевелиться, он не знал, что его ждет, что задумала ведьма Мортен. По щеке пробежала слеза. Тело вновь почувствовало сильный разряд боли, сильнее, чем обычно. Карла вытерла слезу окровавленной рукой, оставив широкий красный развод на щеке Джеймса. Она издала зловещий смешок, после чего схватила свою жертву за шею. Мортен душила парализованного человека, на что он не мог никак отреагировать. Через мгновение, задыхаясь, Джеймс потерял сознание.
Он видел сон, в нем ворота особняка. На заборе сидела дюжина ворон. Облаченные в свои черные пиджаки они осуждающе каркали на каждого, кто войдет на территорию. Он так и стоял перед ними, наблюдая как несут неусыпную стражу смотрители особняка черной розы.
***
Извилистые дороги сновидений перенесли Джеймса в старенький белый Форд. Ночная дорога, ведущая в никуда. На сидении водителя находился Митчелл. Он молча вел машину, не обращая внимания на пассажира. Джеймс не узнавал в шофере своего босса. Журналист всматривался в окно, стараясь рассмотреть ночные пейзажи, скрытые за пеленой тьмы. Ему все время казалось, что кто-то преследует автомобиль, отбрасывая тень, чернее самой ночи. Он посмотрел на спидометр — ржавая стрелка показывала почти семьдесят километров в час. Джеймс снова всмотрелся во тьму, пытаясь увидеть гостя, но за окном никого не было. Журналист облегченно выдохнул. Он посмотрел на водителя и от страха прижался к двери. На месте Митчелла сидел тот самый человек, лицо которого Джеймс видел в стекле на лоджии. Без глаз, с отрезанным носом. Он был одет в черный смокинг, а его лицо застыло в гримасе агонии. Оно больше не просило о помощи, не выло истошным криком, все, что осталось — маска боли. Водитель следил за дорогой, время от времени посматривая на наручные часы. Джеймс обратил внимание, что на руках всего по одному пальцу, остальные были небрежно отрезаны, оставив кривые срезы на фалангах.
Машина остановилась. Джеймс тщетно пытался открыть дверь. Он истерично дергал замок, но тот не поддавался. Водитель продолжал смотреть на дорогу. Он выглядел как фигура из фильма ужасов, кукла, посаженная за руль. Гримаса боли сменилась на жуткую посмертную маску. Он издал громкий хрип, втянув в легкие воздух. Его голова с характерным хрустом шейных позвонков, резко повернулась к пассажиру. Тело оставалось в той же позе, держа обеими руками руль. Джеймс мог рассмотреть его впадины вместо глаз, почувствовать невыносимую трупную вонь от потустороннего дыхания. Незнакомец улыбнулся, показывая голые десны, с редкими остатками выбитых зубов.
Ужас встречи медленно развеивал мягкий женский голос:
— Джеймс! Проснись, Джеймс!
Джеймс почувствовал, как кто — то провел рукой по его щеке. Ему казалось, что он поднимается на небеса. Все выше и выше, наблюдая как мертвец провожает его потусторонним взглядом пустых глазниц.
— Джеймс! — Снова прозвучал голос.
Журналист резко подскочил с кровати. Возле него сидела девушка. В голове сразу всплыло имя — Эмбер. На ней была белая футболка и серое обтягивающие трико. Девушка казалась совсем не похожей на свою фотографию. Ее длинные обесцвеченные волосы отдавали привлекательной сединой. Челка падала на большие зеленые глаза, наполовину прикрывая один из них. Она улыбалась, так искренне и тепло.
— Ты очнулся, — начала она — Я беспокоилась.
Джеймс удивленно смотрел ей в глаза, различая среди зеленых «лугов» яркие карие россыпи. В его голове играл хор сотен голосов, вырываясь наружу головной болью.
— Ты в порядке? — Продолжила Эмбер. Она продолжала улыбаться, но в ее выражении лица читалась тревога.
— Что случилось? — спросил Джеймс. Ему казалось, что он не разговаривал целую вечность. Голос стал хриплым и высоким.
— Не помнишь? Вы сидели с мамой, тебе стало плохо, и ты потерял сознание. Я скажу Монике, чтобы не давала гостям такой крепкий кофе. — Ее быстрая манера разговаривать не вписывалась в заторможенное состояние Джеймса.
— Монике? — переспросил Джеймс.
— Наша гувернантка. У нее получается превосходный кофе. Я его просто обожаю! — Она вспомнила аромат любимого напитка и облизнулась. — Я Эмбер, кстати!
— Джеймс.
— Мне очень приятно с тобой познакомиться!
— Взаимно. Извини, не помню почти ничего, и, будто голову раскроили надвое.
— Не удивительно. — Эмбер коснулась пальцем гематомы на голове Джеймса. Тот резко дернулся от боли, пробудив давно забытое чувство тошноты. — После такого -то падения. Тем более ты умудрился порезать шею об осколок разбитой кружки.
Джеймс провел рукой по забинтованной шее.
— Что за черт.
От девушки исходил аромат духов, сладкий и пряный одновременно. Он перекрывал запах моря и дождя, и казалось, что именно из — за него к ней так влекло.
— Ты как себя чувствуешь?
— Ужасно. Мне снился кошмар.
— Тогда ты вдвойне должен быть рад, что встретил меня, а не свой кошмар. — Эмбер улыбнулась так широко, что ее большие глаза на мгновение стали узкими.
Джеймс проматывал в голове кошмар. Разум до сих пор не мог развеять воспоминания. Перед глазами всплыла картина: глаза Карлы и обезображенное лицо в машине. По телу выступили мурашки, и Эмбер это заметила.
— Спокойно! — сказала она. — Такое бывает после сотрясения.
— А ты почему не спишь? — поинтересовался Джеймс.
Девушка показала наигранную задумчивость.
— Ты в моей кровати, это раз, я была не много занята, это два и три — ты в моей кровати! — Она снова широко улыбнулась. В голове мельком пробежала мысль — ее кровать? Во всем трехэтажном доме свободна только ее кровать?
— Я художник. — продолжила девушка — рисую обычно ночами, привыкла. — она застенчиво пожала плечами. — Показать работы?
Джеймс кивнул. Она резво вскочила с кровати и направилась к комоду. Раздался громкий скрип открывающегося выдвижного ящика. Эмбер несколько минут перебирала свои работы, при этом нашептывала: — Ну, где же ты? — После чего достала большой лист бумаги, и вернулась к журналисту.
— Вот! — обеими руками она протянула заветный рисунок Джеймсу. Эмбер напоминала ребенка. Любимая дочка принесла свою поделку на суд своего папы. Ее глаза блестели, они были широко распахнуты, в предвкушении реакции Джеймса.
Журналист посмотрел на лист бумаги. На нем во весь рост был изображен он сам. Ему было знакомо это изображение. Он удивленно изучал его взглядом, попутно вспоминая, где он его раньше видел.
— Это из газеты! — радостно выкрикнула Эмбер.
— Что?
— Из газеты! — продолжила она — Ты писал о вышедших на свободу заключенных. Я срисовывала с фотографии. Тебе не нравится? — с ее лица пропала лучезарная улыбка.
Джеймс задумался. Он вспомнил это фото. Там журналист со своим напарником фотографировался с освобожденным заключенным. Новая программа города — второй шанс. Она подразумевала собой возможность трудоустройства людей с судимостью. Любой вышедший на свободу человек мог пойти работать по своей специальности, которая у него была до суда. В тот момент Джеймс саркастично отзывался об этой программе. Дело в том, что у девяти из десяти заключенных не было окончено школьное образование, не говоря уже о колледже. Вышедшие на свободу сталкивались с еще больше неразберихой, чем было до этой «прекрасной» возможности жить дальше. Они были обречены на самую грязную работу. Отношения продолжали строится на недоверии, что вперемешку с нищенской зарплатой заставляло людей снова и снова браться за старое, возвращаясь к привычному заработку. Программу свернули через год, прекрасно отмыв государственные деньги. Та фотография — с единственным человеком, который смог полноценно жить благодаря программе. Один из тысяч. Джеймса волновало лишь одно: откуда у нее это фото? Его статью не выпустил в печать Митчелл. Их газета не могла порочить «честное» имя управленцев, отмывающих на людях деньги.
— Прости, — вымолвил Джеймс. — Он прекрасен! Я не могу перестать им любоваться.
— Я знала, что тебе понравится! — она подпрыгнула на кровати, от чего та громко скрипнула и пошатнулась.
В комнату вошла Моника. Она катила перед собой укрытый скатертью маленький столик на колесах. На нем стоял чайный набор из чайника, кружки с блюдцем и маленькой сахарницей. Как и в первую встречу, ее лицо не показывало никаких эмоций. Она молча подняла скатерть, достала из стола маленький поднос с «ножками» и поставила его на колени гостью.
— Не удивляйся. — сказала Эмбер, заметив недоумение гостя. — Я попросила ее сделать тебе чай. — Девушка села за стол, положив перед собой рисунок.
Моника выложила чайный сервиз на поднос на коленях Джеймса. Журналист поблагодарил ее, на что получил пустой взгляд в свою сторону. Ни одна мышца на пожилом лице не двинулась, впрочем, как и всегда. Служанка налила в кружку горячий чай и положила туда три кусочка сахара. Джеймс еще раз поблагодарил ее, уже зная, что в ответ получит молчание. Но что — то побудило его посмотреть на Монику. Служанка стояла рядом, будто чего — то выжидая. Она «оживилась» только тогда, когда увидела, что луч света маяка приближается. Освещенная искусственным солнцем, ее кожа стала прозрачной, и журналист отчетливо рассмотрел голый череп, с зияющей дырой в глазнице. Через мгновение, свет исчез, а вместе с ним и зловещее лицо служанки. В этот самый момент Джеймс снова почувствовал касание ужаса. Его сердце вспомнило свой быстрый ритм, к горлу подкатил уже знакомый ком тошноты. Моника молчаливо удалилась, оставив за собой холодное прикосновение безумия.
Джеймс подскочил с кровати и спешно вышел на лоджию. Показалось? Или нет? Мысли продолжили свой хоровод, заглушая самих себя гулом сотен голосов. Это сон, снова кошмар, его руки тянулись к Джеймсу, чтобы заточить человека в свои объятия. Журналист чувствовал это, но ничего не мог поделать. Джеймс испуганно посматривал на окно, в котором видел изувеченное человеческое лицо. Стекло поблескивало от каждого лучика света, падающего на него, выдавая отражение Джеймса с его страхами.
Эмбер заметила, что что — то случилось и направилась к гостю. Она вышла на лоджию и Джеймс в ту же секунду приковал на ней свой взгляд. Серое трико обтягивало ее бедра, подчеркивая привлекательную фигуру. Девушка поправила майку и движением головы откинула челку на другой глаз. Они стояли возле большого открытого окна. Дождь прошел. Казалось, что даже волны успокоились.
Джеймсу было страшно. Его разум показывал зловещие изображения, выжигая их в памяти. Лишь в Эмбер было то, что журналист никогда в своей жизни не ощущал — теплота.
— Я люблю этот вид, — начала Эмбер, она хотела отвлечь журналиста, — Кажется, что ты можешь стать птицей и выпорхнуть из этого окна, прямо в объятия света маяка. Я часами могу стоять тут, смотря на залив, но не могу покинуть это место.
— Почему? — Переспросил Джеймс.
— Не знаю, будто кто — то меня держит — не позволяет выбраться. Я это заметила и у отца, и у мамы — мы все пленники этого места, и я не знаю, почему.
Джеймс посмотрел в ее глаза, они отражали свет Луны, от чего подсвечивались изумрудным свечением. Эмбер застенчиво улыбнулась и вдруг обняла Джеймса, а тот ответил взаимностью. Казалось, что лоджия наполнилась ароматом ее духов и теплоты. Эмбер была так красива, маленькая и хрупкая, как прекрасный цветок. Ее улыбка еще несколько минут оставалась скрыта в объятиях Джеймса. Сам журналист не мог понять своего влечения к ней. Он не чувствовал ничего кроме тепла и такого легкого эха любви, исходящего от нее. Все страхи улетучились, сердце было занято только Эмбер Мортен. Они так и стояли, освещенные холодными лучами искусственного солнца, запертого в сердце маяка.
— Почему — то я знаю, что ты пришел за мной, — сказала Эмбер, — просто, такое чувство, что именно ты сможешь вытащить меня отсюда. Так или иначе, я бесконечно благодарна тебе хотя бы за то, что могу с тобой поговорить.
— Что — то случилось? — Спросил Джеймс.
— Нет, просто, я так давно ни с кем не разговаривала, тем более не стояла в обнимку, любуясь этим божественным видом.
— Мы можем уйти хоть утром! Но ты так легко покинула бы это место? Это твой дом.
— Я хочу покинуть это место! — Эмбер сильнее прижалась к Джеймсу. Журналист повел щекой по ее волосам и на мгновение закрыл глаза, наслаждаясь моментом. — И я уйду отсюда, как настанет время!
Джеймс промолчал, он лишь сильнее обнял Эмбер. Девушка подняла голову и посмотрела в глаза гостю. Ее взгляд блестел изумрудом, она едва заметно облизнула губы и рукой потянулась к щеке Джеймса. Журналист почувствовал касание изящной ладони, холодной, но в тоже время, несущей тепло. Он наклонил голову и робко поцеловал Эмбер в губы. Девушка обхватила его шею руками и, встав на носочки, ответила на поцелуй.
Джеймс мечтал лишь об дном — чтобы этот поцелуй не кончался. Ее губы были холодны, словно ласковое касание смерти. Душу сковывала неизвестная ранее скорбь, будто через этот поцелуй Эмбер хотела ему что — то сказать. И сейчас, он смотрел в прекрасные глаза, которые в этот момент пленили его, заставив забыть обо всем на свете.
Тишину нарушил приглушенный звук выстрела. Девушка резко обернулась. Она посмотрела в сторону закрытой двери и перевела испуганный взгляд на Джеймса.
— Он идет! Беги! — Испуганно произнесла она. Эмбер толкнула Джеймса, от чего он ударился об открытое окно и упал на бок. Журналист обернулся, но девушки не было. В голове окончательно смешались все эмоции. В этот раз сама душа кричала от ужаса. Нельзя было медлить, нужно выбраться отсюда. На его удивление, двери не было. Журналист снова попал в ловушку, из которой так долго пытался выбраться. В голову пришла мысль: — Книги! — Он подбежал к шкафу и начал руками вытаскивать массивные тома. Один за другим они падали на пол. Мысль о том, что среди них должен быть «механизм» не покидала Джеймса. Когда последняя книга нашла свое пристанище на полу, журналист расстроенно выдохнул.
С лоджии раздался шум. Он медленно подошел к двери и ужаснулся. В открытое окно медленно взбиралась Эмбер. Ее мокрые волосы, были испачканы водорослями, один глаз полностью выбит, а челюсть висела на клочке плоти, оголяя длинный язык. Она села в оконном проеме, свесив ноги. Перед ней образовалась лужа из морской воды и крови. Девушка смотрела прямиком на Джеймса, ее мертвый взгляд заставлял его сердце стонать в объятиях мрака.
Журналист хлопнул дверью лоджии. Он видел в окно Эмбер. Она встала на ноги и, хромая, направилась к двери. Джеймс выдвинул большой стол, перекрыв дверь. Девушка молча смотрела в окно. Свет маяка подсвечивал ее обезображенное тело, впуская в комнату зловещую тень. Журналист слышал, как Эмбер ногтями скребет по стеклу. Этот звук заставлял его еще быстрее искать выход. В конце концов Джеймс услышал удар, затем еще один. Мортен пыталась рукой разбить окно.
Журналист отодвинул пустой шкаф — ничего, в этот момент послышался третий удар, который разбил стекло. Рука Эмбер тянулась, разламывая остатки стекол, серая и изрезанная. Взгляд Джеймса упал на комод. Как бы он не пытался отодвинуть его — ничего не выходило. Казалось, он прибит к полу, в это время, девушка уже залезала на стол, медленно и неуклюже. Джеймс открыл створки комода — Внутри был проход, ведущий вниз, а к стене была приварена большая железная лестница.
