Глубокая ночь. Дождь барабанит по крыше, отражаясь эхом в бесконечных коридорах старого особняка. Джеймс спит на широкой кровати гостевой спальни. Ему снится кошмар. Во сне он вздрагивает, пытаясь всеми силами выскользнуть из объятий Морфея. Карла… Ее мертвый голос, словно миллион острых иголок, пронзает человеческий разум. Потусторонний, холодный, похожий на змеиное шипение: — Джеймсссс!
Джеймс вяло открыл глаза. По телу время от времени пробегала дрожь, а к горлу подходил комок тошноты. Парень медленно сел на край кровати. Во рту стоял пресный привкус отвратительного кофе, щедро приправленного ядом.
Прищуриваясь от боли в глазах, парень осмотрелся. Возле кровати стоял большой письменный стол. На нем лежали карандаши для рисования и тетради, сложенные маленькой стопкой на краю. Настольная лампа всеми силами старалась осветить темную комнату своим тусклым свечением, и в первые мгновения пробуждения Джеймса ей это удавалось. Рядом со столом располагалась дверь, ведущая на широкую застекленную лоджию. В противоположном углу находился большой шкаф с книгами и комод. Во всем интерьере чего-то не хватало. Это «что-то» осело в глубине сознания Джеймса, и давало о себе знать невнятными позывами к размышлению.
Журналист смутно вспоминал свое «приключение». Станция, электричка… больше ничего. Джеймс был похож на зомби: болезненное бледно — желтое лицо, черные мешки под глазами, тяжелый и пустой взгляд. Все это дополняла новая спутница — амнезия.
Парень осторожно встал с кровати. Он держался за нее, пытаясь не поддастся головокружению, медленно продвигаясь к лоджии. Тело гудело, словно выдержало целый марафон в горах. Периодически, на смену тошноте приходила чудовищная головная боль. Джеймс мог сравнить нынешнее состояние только с самым ужасным «похмельем» в его жизни.
Журналист вышел на лоджию Он приоткрыл большое окно и оперся обоими руками о парапет. В нос ударил сильный аромат моря. Лицо обдувал осенний ветер, от чего казалось, что на мгновение самочувствие улучшалось.
Теплая октябрьская ночь. Ненасытные волны залива пожирают капли осеннего дождя. Они жадно обтачивают прибрежные камни, перекликаясь между собой. На холме, прямо напротив окон, величественно расположился большой маяк. Он напоминал темное, лишенное света солнце, вокруг которого делает оборот яркая, желтая планета. Луч света озарил человека, отбросив на стену его теневой силуэт, после чего скрылся в окнах особняка. Джеймс размышлял, провожая его взглядом, смотря на большую лампу в самом сердце старого маяка.
Со стола упал карандаш. Так звонко, что Джеймс нервно обернулся. Настольная лампа несколько раз моргнула, и погасла. Журналист вяло вошел в комнату. Тетради на столе лежали раскрытыми. Второй карандаш едва заметно покачивался, словно им кто — то только что пользовался.
— Что за черт?! — подумал Джеймс. В голове мелькали спутанные мыли. Память искажала события, не позволяя точно вспомнить, что она видела десять минут назад. Джеймс поднял с пола карандаш и положил его на место.
Внимание журналиста привлекло изображение на листе в открытой тетради. Оно больше напоминало силуэт человека — начатый рисунок. Джеймс несколько минут изучал находку. Он проводил взглядом вдоль каждой линии, каждого уголка, так трепетно прорисованного силуэта. Ему казалось, что изображение дополняется прямо у него на глазах, здесь и сейчас. Медленно вырисовываются волосы, глаза, губы и брови. Взгляд, точно такой же, каким смотрит на рисунок Джеймс, сметенный, испуганный. Спустя несколько мгновений, в голову пришло осознание — на листе изображен Джеймс! Журналист испуганно кинул бумагу на стол. Рисунок принял изначальную форму силуэта. От готового портрета не осталось ни следа.
Яд все еще гулял по организму человека. Он отравлял самое страшное — разум. Джеймс готов поклясться, что в шуме волн или в вое ветра он слышит голос незримого гостя. Шепот, наполняющий сердце страхом, эхо, оседающее в глубине души. Воздух наполнился чем — то неуловимым. Едва заметным ароматом цветов, ванили и чего — то еще… Чего — то сладкого, как мед, и яркого, как корица. Все это хороводом кружило в голове Джеймса, калейдоскопом из лжи и обмана, оставалось понять — что из этого всего правда?
Журналист сел на край кровати. Голова кружилась, вызывая сильные порывы тошноты, сердце норовило выпрыгнуть из груди, а ломота в теле превратилась в нестерпимую боль. Среди этого всего, разум не покидало чувство, что кто — то сейчас находится рядом. Наблюдает через темноту октябрьской ночи, ходит вдоль книжных полок, выбирая очередное произведение, стоит сзади, не своя глаз с гостя.
Джеймс нервно обернулся, после чего мельком посмотрел в сторону книжного шкафа — никого. Душу постепенно охватывал страх. Действие яда не много ослабло, даруя человеку способность от части трезво мыслить. Журналист вспомнил дорогу в особняк: старую станцию, с которой он отправился, сарай, в который он прибыл, шофера, и все.
Нужно было уходить, бежать, не оглядываясь по сторонам. Эта мысль, щедро удобренная ужасом, не выходила у него из головы. Он снова взглядом осмотрел комнату, и вдруг его осенило — нет двери! Вот, что не давало покоя мыслям. Заноза в самом укромном уголке разума, это самое «что — то», чего не хватало. Вместо двери, на журналиста смотрела голая стена, обклеенная безвкусными, однотонными, зелеными обоями.
Джеймс поднялся с кровати настолько быстро, насколько позволило его тело, и направился стене. Он нервно проводил руками по ней, в надежде, что дверь просто заклеили обоями, но нет, стена была цельной.
На улице поднялся ветер. Он ворвался в комнату, раскидав по полу все, что было на столе. Джеймс от неожиданности дернулся и машинально спиной прижался к злополучной стене. Чувство страха напрочь затмило всю боль, бушевавшую в теле. Его дыхание громче воя ветра, сбитое, тяжелое. Сердце билось все сильнее и сильнее, наполняясь животным ужасом.
— Ветер… — вслух произнес Джеймс.
Снова эхо. Кто — то пытается собрать тетради, раскиданные ветром, или он сам переворачивает страницы повторным порывом?
Джеймс посмотрел в сторону книжного шкафа. В голове проскакивали фильмы, где потайная дверь находилась за массивными шкафами, стоило дернуть нужную книгу и проход откроется. Джеймс подошел к нему, постоянно посматривая в сторону стола и лежащих на полу тетрадей. Золотые тома, все как один скудно переливались от света маяка, после чего снова потухали, в ожидании заветного «солнца». Стоило ему протянуть руку к одному из них, как за спиной раздался звук рваной бумаги.
Джеймс был болен, отравлен высокой дозой страха. На этот раз он мог ощущать только биение изнывающего от адреналина сердца. Тело не слушалось, ноги налились свинцом и отказывались двигаться. Джеймс стоял молча, перебирая в голове очевидные вещи: ветер, шум волн, дождь, но все тщетно — разум предал хозяина. Это все напоминало сон, издевки разума. Порванный лист, поднятый порывом ветра, припал к ногам Джеймса. Молодой человек поднял его и ужаснулся. У него в руках находилась скомканная фотография Эмбер.
— Джеймс… — послышался женский шепот, холодный, потусторонний. На этот раз Джеймс был абсолютно уверен, что это не вой ветра.
Из разных уголков, комнаты голос скандировал имя журналиста. Джеймс испуганно смотрел по сторонам, пытаясь найти источник голоса, но все тщетно! Он прижался к книжному шкафу. Из руки выпала мятая фотография Эмбер. В этот самый момент Джеймс попал бездонную яму страха. Он чувствовал падение, прямиком в объятия животному ужасу, парализующему волю. Биение сердца и дыхание затмевали любой звук, от чего казалось, что голос звучит тише, чем на самом деле. На лице застыла гримаса ужаса, из глаз ручьем полились слезы. Он так и стоял, прижавшись к золотистым обложкам книг, на мгновение освещаемых лучом света маяка, пока голос не стих.
Спустя несколько мгновений Джеймс побежал к лоджии. Окрыленный страхом, он, меньше, чем за мгновение преодолел расстояние от конца комнаты до заветной цели. Тело больше не болело. Адреналин сделал свое дело, даруя Джеймсу временное обезболивающее. Он не слышал шума волн, не чувствовал запах дождя и моря, чашу сознания переполнил страх. Журналист хотел только одно — бежать! Но куда? Единственный путь — вниз, в залив. Случится чудо, ели человек, после такого падения останется жив.
Джеймс чувствовал, что кто — то находится рядом с ним. Оно где — то рядом! Журналист испуганно посмотрел на соседнее закрытое окно. От страха у него подкосились ноги, и Джеймс рухнул на деревянный пол. В стекле четко было видно человеческое лицо. У него не было глаз, не было носа. Оно открывало беззубый рот, в немом крике, пытаясь что — то сказать Джеймсу. Сам журналист не мог оторвать взгляда от лица. Стоило ему закрыть глаза, как память вырисовывала картину ужаса прямо у него в голове.
Джеймс неуклюже встал на ноги и вбежал в комнату. Стоило ему переступить порог, как тело окаменело. Журналист не мог пошевелиться. Он тут, прямо за мной! За мной! — разум поддался страху, пустив по телу сильнейший разряд ужаса. Лампа маяка сделала очередной оборот вокруг своей оси, осветив темную комнату ярким светом. В момент, когда луч искусственного солнца достиг своей цели, Джеймс увидел за своей тенью еще одну… чужую. Она стояла за его спиной, наблюдая агонию разума.
Журналист слышал шепот, «Джеймс…». Он, почувствовал холодное касание стали на своей шее. Через мгновение все тело сразила боль, взгляд снова стал туманным, ноги подкосились, и Джеймс упал на пол.
