Особняк черной розы

Двери электрички закрылись. Состав тяжело тронулся. Молодой журналист Джеймс Тарт смотрел в грязное окно. Перед его глазами медленно отдалялась маленькая сельская станция, сменяя деревянные постройки на пустующие равнины. Парень отряхнул свое черное пальто и, прижав к груди потрепанный дипломат, направился на свое место.  

Удобно расположившись, Джеймс осмотрелся. Электричка была практически пуста. Через несколько сидений впереди него сидела пожилая женщина и маленькая девочка, справа парень и девушка, а на заднем сидении сладко спал перебравший алкоголя мужчина. Джеймс расстегнул пальто, обнажив черную рубашку, застегнутую на все пуговицы.  

Открыв свой дипломат, он вынул из него весьма увесистую папку, на которой была приклеена бумажка с надписью: «Особняк тысячи роз». Перевернув несколько страниц, Джеймс достал фотографию особняка. В его голове слово «Особняк» означало огромное черное строение, огороженное трехметровым железным забором, на котором в один ряд сидят вороны и освистывают каждого, кто решиться пересечь черту ворот. На этот раз это было совсем не так. Со смазанного снимка на него смотрел большой трехэтажный дом. Его крыльцо было жадно окутано яркой цветочной лианой, которая стремилась все выше и выше, захватывая новые горизонты особняка. Под большими окнами первого этажа расположился сад, усеянный сотнями, а может и тысячами, роз. У входной двери стояла вдова миссис Кайла Мортен со своей двадцатилетней дочкой Эмбер. Каждая из них держала в руках огромный букет роз. На обороте фотографии была надпись: 15 сентября 1998 года.  

— Розы цветут в сентябре? — подумал Джеймс и достал из папки старые вырезки газет. Все как один, они гласили: «Особняк тысячи роз», «Вечное цветение», «Хозяйки миллиона роз».  

— Столько всего написано и сказано, о чем еще осталось написать? — подумал Джеймс.  

В голове всплывал разговор с начальником Тимом Митчеллом, когда Джеймс получал это задание. Маленький мужчина, примерно метр шестьдесят ростом, долго потирал платком запотевшие залысины. Его маленькие голубые глаза блестели, он знал что-то, о чем никому не мог говорить. Морщинистые щеки приподнимались в смешной улыбке, от чего Джеймс всегда невольно улыбался. Весь разговор журналист не помнил, врезалась в память одна фраза: «Ты не пожалеешь! ».  

Джеймс продолжал листать мятые страницы. Из всего, что было написано, он узнал лишь одно — розы цветут круглый год. Это разжигало его любопытство. Он расстегнул две верхних пуговицы рубашки и с облегчением выдохнул. Последняя страница из «цветочной» папки была особенной. Это оказалось фотографией дочери Мортен. Джеймс изучал изображение несколько минут. Он не мог оторвать взгляда от этой девушки. Высокая, светловолосая, с зелено — карими глазами. Ее длинные волосы спадали на грудь, скромно прикрытую прозрачным платьем, обтягивающим широкие бедра. Молодой человек машинально прикусил нижнюю губу. Снизу фотографии находилась приписка: «Эмбер».  

— Значит, Эмбер Мортен — вслух произнес Джеймс. Он еще несколько мгновений любовался фотографией, потом убрал ее в папку.  

Электричка набрала ход. Мимо мелькали голые равнины, которым, казалось, и вовсе нет конца. Солнце медленно направлялось прямиком за горизонт, окутывая местность перед собой огненно-красным заревом.  

Уже утром Джеймс окажется на месте и возьмет интервью у вдовы Мортен. Оно выйдет на первой полосе газеты «Открытие», под ярким названием: «Особняк черной розы».  

— Почему черной? — подумал Джеймс. Так или иначе, название уже придумано Митчеллом.  

Джеймс в очередной раз окинул взглядом равнину. Солнце почти скрылось за горизонтом, забирая за собой огненные пейзажи. На небосводе его сменила полная Луна, освещая постепенно затухающую местность холодными лучами света. Джеймс вздохнул. Он вновь осмотрелся. Бабушка с девочкой что-то бурно обсуждали, мужчина продолжал прозябать в алкогольных сновидениях, а парень поигрывал локонами своей девушки, лежавшей на широких креслах и положившей голову своему возлюбленному на колени.  

Облокотившись об окно, Джеймс задремал. Луна показала дорогу калейдоскопу из звезд, которые заполонили собой небосвод и провожали электричку до самого восхода солнца.  

Утром состав остановился. Попутчики шумно собирали свои вещи. Джеймс застегнул на себе пальто и, взяв дипломат, направился к выходу.  

Перрон ничем не отличался от того с которого журналист отправился сюда. Одна платформа, один путь, одно здание вокзала, больше напоминающее сарай, окруженный лесом.  

— Это не Нью — Йорк — подумал Джеймс.  

Погода тоже не отличалась приветливостью. Октябрьский ветер пробирал до костей, вот — вот должен был пойти дождь. Молодой человек поднял ворот пальто. Осмотревшись, он направился в здание вокзала, где его, по уверению Митчелла, ждал водитель.  

Полный мужчина лет пятидесяти, одетый в черную форму шофера, лысоватый, круглолицый, счастливый обладатель сросшихся бровей — он стоял возле старенького белого Форда, поправляя густые седые усы. Увидев Джеймса, водитель надел на голову форменную черную фуражку и сел за руль.  

Уже в машине Джеймс обратил внимание на местность. Лесной массив сменялся равниной, которая в свое время плавно переходила в высокие холмы.  

— Это не Нью — Йорк — снова подумал Джеймс.  

Водитель ехал молча, пустым взглядом следя за дорогой, такой — же пустой, как и его взор.  

Машина остановилась возле больших черных ворот.  

— Так и знал! — подумал Джеймс, вспоминая свои ассоциации к слову «Особняк». Он высматривал сидящих на заборе ворон, но пернатых не было, что немного расстроило журналиста.  

На крыльцо вышла миссис Мортен. Дама сорока с лишним лет, облаченная в обтягивающее черное платье. Ее худое, бледное лицо выдавало всю боль, что таилась в ее душе. Большие карие глаза больше не «сияли», а улыбка и вовсе давным — давно не появлялась на ее тонких губах.  

— Какое, к черту интервью?! — подумал Джеймс.  

Он вышел из машины. Первое, что попалось ему на глаза, это розы. Черные, словно смоль. Они заняли почетное место под окнами, где несколько месяцев назад цвел сад из разноцветных представителей этих прекрасных цветов. Особняк черной розы… В голове Джеймса всплыло название статьи.  

Миссис Мортен подошла к машине.  

— Кайла Мортен. — представилась она. — Мне очень приятно, что журналисты все еще приезжают сюда.  

Женщина скупо улыбнулась. На мгновение ее лицо передернулось.  

— Джеймс Тарт — представился Джеймс. — Мне очень приятно познакомится с хозяйкой знаменитого особняка.  

Кайла кивнула. Она «порадовала» Джеймса очередной гримасой безразличия, после чего пригласила его в дом.  

Они шли через огромный холл, словно муравейник, усеянный дверьми, ведущими в никуда. Сбоку помещения величественно расположилась огромная ступенчатая лестница, украшенная ковровой дорожкой. Поручни сияли, будто их натирали целыми днями, а перила были вырезаны из дерева в форме людей, которые держали поручни.  

Кайла подошла к высокой двери и толкнула ее. От увиденного Джеймс потерял дар речи. Перед ним распростерся огромный сад, усеянный тысячами роз. Черные, словно уголь они наполняли помещение ароматом мрака. По стеклянной крыше барабанил холодный осенний дождь, пропуская через капли воды едва заметные лучи света.  

Джеймс достал из дипломата фотоаппарат и сделал несколько снимков, после чего пригласил Кайлу для фотографии на первую полосу газеты. Женщина не показывала никаких эмоций. Лишь легкий кивок головы означал что она приняла приглашение Джеймса. Вдова зашла в самый центр пышного куста. Из — за ее черного платья, Кайла казалась продолжением черных цветов. Королева тысячи роз. Позируя, она медленно подняла руки вверх и не много выгнулась вбок, от чего обтягивающее платье подчеркнуло ее маленькую грудь.  

Джеймс сделал несколько снимков. Он поинтересовался у вдовы Мортен, где ее дочь? На что получил гневный взгляд в свою сторону. Женщина молча пошла через тропинку сада, к следующей двери. Отворив ее, они вышли на большую лоджию. Джеймс накинул на себя пальто и подойдя ближе к поручням, облокотился на них. Его взору предстала поистине прекрасная картина. Огромные поля, щедро поливаемые осенним дождем, горных хребет, так величественно расположившийся на горизонте, прикрытый пеленой черных облаков. Под балконом, прямо у подножья холма, раскинулся залив. Грозные волны обтачивали камни, наполняя легкие ароматом соленой воды.  

Мортен стояла сбоку. Она наблюдала за реакцией журналиста. Дождавшись, когда Джеймс насладится видом, вдова рукой указала на кресло. Расположившись в нем, журналист достал диктофон и положил его перед собой на стол. В его голове назрел единственный вопрос: почему эти розы черные?!  

— Миссис Мортен. — спросил Джеймс. — Я думаю, вы очень много раз слышали этот вопрос: Расскажите о вашем деле, откуда столько роз?  

Вдова облокотилась локтем о стол, и оперлась подбородком о ладонь. Она провела пальцем по увядающей щеке, ненадолго разгладив морщины, после этого посмотрела на Джеймса. Кайла улыбнулась. Казалось, что впервые за несколько лет.  

— Это было очень давно, — начала она — мы с моим мужем Биллом Мортен владели крупной фирмой. Этот особняк стал моим единственным капризом за всю мою жизнь. — Кайла села поудобнее. Она отвела взгляд от Джеймса, вспоминала прошлое. — Розы… В них живет частичка него, в каждом бутоне, в каждом лепестке, в каждом стебле. Любимое растение моего покойного мужа.  

— Но их так много. — перебил Джеймс.  

— Я не могла остановиться. В них кипит жизнь. Одна, две, сотни, тысячи…  

На балкон вошла служанка. Пожилая женщина, одетая в черно-белый костюм горничной. Джеймсу показалась, что в современное время такой наряд был бы излишен. Женщина поставила перед гостем кружечку кофе, а хозяйке передала зажигалку и папиросы, после чего поспешила удалиться.  

Карла прикурила сигарету. Яркий свет от зажигалки потух так же быстро, как и появился. Она сделала щедрую затяжку и через мгновения выпустила клуб горького дыма. Джеймс за все время так и не притронулся к кофе. Он наблюдал за ней. Вдова Мортен: в ней было нечто, что так глубоко скрыто от людских глаз. Она сидела в кресле и изящно курила сигарету, изредка посматривая на собеседника. Ее большие карие глаза приобретали медовый оттенок каждый раз, как она делала очередную затяжку, разжигая табак.  

Хозяйка заметила смятение собеседника. После очередной затяжки она произнесла:  

— Вы в порядке, мистер Тарт?  

Она сказала это растягивая тонкие губы в щедрой улыбке.  

— Выпейте кофе, тут становится холодно.  

Джеймс осмотрелся. И вправду. Маленькие капли дождя попадали на балкон, размывая деревянные полы. Горы по-прежнему были скрыты тучами, а равнины приобрели серый, мокрый оттенок. Вдова Мортен так и сидела, облаченная в свое тонкое платье и никак не реагировала на осенний холод.  

Молодой человек сделал глоток кофе. На языке остался привкус жженого угля и большой порции молотых зерен. Напиток совсем не понравился гостю. Джеймс выдохнул горячий кофейный аромат, который тут же превратился в густой пар.  

У журналиста закружилась голова, взгляд стал расплывчатым, кончики пальцев рук и ног покалывало. Он пошатнулся и упал с кресла. Его охватил паралич. Еще несколько мгновений Джеймс был в сознании и узрел то, что на долгие годы впечаталось ему в память.  

Кайла наклонилась к гостю. Ее глаза горели черным опалом, лицо превратилось в загробную маску, серое, безжизненное. Она улыбнулась, оголив передние желтые зубы.  

— Как я сказала: в них кипит жизнь, мистер Тарт. Ее необходимо поддерживать, иначе цветы погибнут.  

На глаза упала пелена тьмы, и Джеймс потерял сознание.  

Глубокая ночь. Дождь барабанит по крыше, отражаясь эхом в бесконечных коридорах старого особняка. Джеймс спит на широкой кровати гостевой спальни. Ему снится кошмар. Во сне он вздрагивает, пытаясь всеми силами выскользнуть из объятий Морфея. Карла… Ее мертвый голос, словно миллион острых иголок, пронзает человеческий разум. Потусторонний, холодный, похожий на змеиное шипение: — Джеймсссс!  

Джеймс вяло открыл глаза. По телу время от времени пробегала дрожь, а к горлу подходил комок тошноты. Парень медленно сел на край кровати. Во рту стоял пресный привкус отвратительного кофе, щедро приправленного ядом.  

Прищуриваясь от боли в глазах, парень осмотрелся. Возле кровати стоял большой письменный стол. На нем лежали карандаши для рисования и тетради, сложенные маленькой стопкой на краю. Настольная лампа всеми силами старалась осветить темную комнату своим тусклым свечением, и в первые мгновения пробуждения Джеймса ей это удавалось. Рядом со столом располагалась дверь, ведущая на широкую застекленную лоджию. В противоположном углу находился большой шкаф с книгами и комод. Во всем интерьере чего-то не хватало. Это «что-то» осело в глубине сознания Джеймса, и давало о себе знать невнятными позывами к размышлению.  

Журналист смутно вспоминал свое «приключение». Станция, электричка… больше ничего. Джеймс был похож на зомби: болезненное бледно — желтое лицо, черные мешки под глазами, тяжелый и пустой взгляд. Все это дополняла новая спутница — амнезия.  

Парень осторожно встал с кровати. Он держался за нее, пытаясь не поддастся головокружению, медленно продвигаясь к лоджии. Тело гудело, словно выдержало целый марафон в горах. Периодически, на смену тошноте приходила чудовищная головная боль. Джеймс мог сравнить нынешнее состояние только с самым ужасным «похмельем» в его жизни.  

Журналист вышел на лоджию Он приоткрыл большое окно и оперся обоими руками о парапет. В нос ударил сильный аромат моря. Лицо обдувал осенний ветер, от чего казалось, что на мгновение самочувствие улучшалось.  

Теплая октябрьская ночь. Ненасытные волны залива пожирают капли осеннего дождя. Они жадно обтачивают прибрежные камни, перекликаясь между собой. На холме, прямо напротив окон, величественно расположился большой маяк. Он напоминал темное, лишенное света солнце, вокруг которого делает оборот яркая, желтая планета. Луч света озарил человека, отбросив на стену его теневой силуэт, после чего скрылся в окнах особняка. Джеймс размышлял, провожая его взглядом, смотря на большую лампу в самом сердце старого маяка.  

Со стола упал карандаш. Так звонко, что Джеймс нервно обернулся. Настольная лампа несколько раз моргнула, и погасла. Журналист вяло вошел в комнату. Тетради на столе лежали раскрытыми. Второй карандаш едва заметно покачивался, словно им кто — то только что пользовался.  

— Что за черт?! — подумал Джеймс. В голове мелькали спутанные мыли. Память искажала события, не позволяя точно вспомнить, что она видела десять минут назад. Джеймс поднял с пола карандаш и положил его на место.  

Внимание журналиста привлекло изображение на листе в открытой тетради. Оно больше напоминало силуэт человека — начатый рисунок. Джеймс несколько минут изучал находку. Он проводил взглядом вдоль каждой линии, каждого уголка, так трепетно прорисованного силуэта. Ему казалось, что изображение дополняется прямо у него на глазах, здесь и сейчас. Медленно вырисовываются волосы, глаза, губы и брови. Взгляд, точно такой же, каким смотрит на рисунок Джеймс, сметенный, испуганный. Спустя несколько мгновений, в голову пришло осознание — на листе изображен Джеймс! Журналист испуганно кинул бумагу на стол. Рисунок принял изначальную форму силуэта. От готового портрета не осталось ни следа.  

Яд все еще гулял по организму человека. Он отравлял самое страшное — разум. Джеймс готов поклясться, что в шуме волн или в вое ветра он слышит голос незримого гостя. Шепот, наполняющий сердце страхом, эхо, оседающее в глубине души. Воздух наполнился чем — то неуловимым. Едва заметным ароматом цветов, ванили и чего — то еще… Чего — то сладкого, как мед, и яркого, как корица. Все это хороводом кружило в голове Джеймса, калейдоскопом из лжи и обмана, оставалось понять — что из этого всего правда?  

Журналист сел на край кровати. Голова кружилась, вызывая сильные порывы тошноты, сердце норовило выпрыгнуть из груди, а ломота в теле превратилась в нестерпимую боль. Среди этого всего, разум не покидало чувство, что кто — то сейчас находится рядом. Наблюдает через темноту октябрьской ночи, ходит вдоль книжных полок, выбирая очередное произведение, стоит сзади, не своя глаз с гостя.  

Джеймс нервно обернулся, после чего мельком посмотрел в сторону книжного шкафа — никого. Душу постепенно охватывал страх. Действие яда не много ослабло, даруя человеку способность от части трезво мыслить. Журналист вспомнил дорогу в особняк: старую станцию, с которой он отправился, сарай, в который он прибыл, шофера, и все.  

Нужно было уходить, бежать, не оглядываясь по сторонам. Эта мысль, щедро удобренная ужасом, не выходила у него из головы. Он снова взглядом осмотрел комнату, и вдруг его осенило — нет двери! Вот, что не давало покоя мыслям. Заноза в самом укромном уголке разума, это самое «что — то», чего не хватало. Вместо двери, на журналиста смотрела голая стена, обклеенная безвкусными, однотонными, зелеными обоями.  

Джеймс поднялся с кровати настолько быстро, насколько позволило его тело, и направился стене. Он нервно проводил руками по ней, в надежде, что дверь просто заклеили обоями, но нет, стена была цельной.  

На улице поднялся ветер. Он ворвался в комнату, раскидав по полу все, что было на столе. Джеймс от неожиданности дернулся и машинально спиной прижался к злополучной стене. Чувство страха напрочь затмило всю боль, бушевавшую в теле. Его дыхание громче воя ветра, сбитое, тяжелое. Сердце билось все сильнее и сильнее, наполняясь животным ужасом.  

— Ветер… — вслух произнес Джеймс.  

Снова эхо. Кто — то пытается собрать тетради, раскиданные ветром, или он сам переворачивает страницы повторным порывом?  

Джеймс посмотрел в сторону книжного шкафа. В голове проскакивали фильмы, где потайная дверь находилась за массивными шкафами, стоило дернуть нужную книгу и проход откроется. Джеймс подошел к нему, постоянно посматривая в сторону стола и лежащих на полу тетрадей. Золотые тома, все как один скудно переливались от света маяка, после чего снова потухали, в ожидании заветного «солнца». Стоило ему протянуть руку к одному из них, как за спиной раздался звук рваной бумаги.  

Джеймс был болен, отравлен высокой дозой страха. На этот раз он мог ощущать только биение изнывающего от адреналина сердца. Тело не слушалось, ноги налились свинцом и отказывались двигаться. Джеймс стоял молча, перебирая в голове очевидные вещи: ветер, шум волн, дождь, но все тщетно — разум предал хозяина. Это все напоминало сон, издевки разума. Порванный лист, поднятый порывом ветра, припал к ногам Джеймса. Молодой человек поднял его и ужаснулся. У него в руках находилась скомканная фотография Эмбер.  

— Джеймс… — послышался женский шепот, холодный, потусторонний. На этот раз Джеймс был абсолютно уверен, что это не вой ветра. Из разных уголков, комнаты голос скандировал имя журналиста. Джеймс испуганно смотрел по сторонам, пытаясь найти источник голоса, но все тщетно! Он прижался к книжному шкафу. Из руки выпала мятая фотография Эмбер. В этот самый момент Джеймс попал бездонную яму страха. Он чувствовал падение, прямиком в объятия животному ужасу, парализующему волю. Биение сердца и дыхание затмевали любой звук, от чего казалось, что голос звучит тише, чем на самом деле. На лице застыла гримаса ужаса, из глаз ручьем полились слезы. Он так и стоял, прижавшись к золотистым обложкам книг, на мгновение освещаемых лучом света маяка, пока голос не стих.  

Спустя несколько мгновений Джеймс побежал к лоджии. Окрыленный страхом, он, меньше, чем за мгновение преодолел расстояние от конца комнаты до заветной цели. Тело больше не болело. Адреналин сделал свое дело, даруя Джеймсу временное обезболивающее. Он не слышал шума волн, не чувствовал запах дождя и моря, чашу сознания переполнил страх. Журналист хотел только одно — бежать! Но куда? Единственный путь — вниз, в залив. Случится чудо, ели человек, после такого падения останется жив.  

Джеймс чувствовал, что кто — то находится рядом с ним. Оно где — то рядом! Журналист испуганно посмотрел на соседнее закрытое окно. От страха у него подкосились ноги, и Джеймс рухнул на деревянный пол. В стекле четко было видно человеческое лицо. У него не было глаз, не было носа. Оно открывало беззубый рот, в немом крике, пытаясь что — то сказать Джеймсу. Сам журналист не мог оторвать взгляда от лица. Стоило ему закрыть глаза, как память вырисовывала картину ужаса прямо у него в голове.  

Джеймс неуклюже встал на ноги и вбежал в комнату. Стоило ему переступить порог, как тело окаменело. Журналист не мог пошевелиться. Он тут, прямо за мной! За мной! — разум поддался страху, пустив по телу сильнейший разряд ужаса. Лампа маяка сделала очередной оборот вокруг своей оси, осветив темную комнату ярким светом. В момент, когда луч искусственного солнца достиг своей цели, Джеймс увидел за своей тенью еще одну… чужую. Она стояла за его спиной, наблюдая агонию разума.  

Журналист слышал шепот, «Джеймс…». Он, почувствовал холодное касание стали на своей шее. Через мгновение все тело сразила боль, взгляд снова стал туманным, ноги подкосились, и Джеймс упал на пол.  

Он лежал на полу. Невыносимая боль растекалась по всему телу. Он чувствовал ее, но не мог шевельнуть и пальцем. Глаза заслоняла мутная пелена. Все, что оставалось — лежать и смотреть в потолок. Рана кровоточила, и Джеймс чувствовал, как капли крови текут по его шее, собираясь у затылка в большую липкую лужу. Сотни мыслей кружили хороводом вокруг пылающих останков здравомыслия, и все как один скандировали: — Ты умрешь! Умрешь, умрешь! Периодически тело дергалось от судорог, а биение сердца отдавало эхом в ушах своим неестественным ритмом.  

Карла наклонилась к нему. Она прижала рану на шее своей рукой. Резкая боль охватила все тело, и тут же остыла в холодной руке Мортен. В этот момент Джеймс готов был поклясться, что до него коснулся покойник. Она смотрела на него, и он это ощущал всем своим измученным телом. Журналист видел краем глаза, как расплывчатое пятно, изучает его своим холодным взглядом. Он вспомнил ее глаза: черные, как эти чертовы розы. С каждой секундой они выжигали свой автопортрет в его памяти, оставляя после себя хаос больного воображения.  

Впервые за всю свою жизнь Джеймс хотел умереть. Страх спровоцировал истерику. Журналист не мог шевелиться, он не знал, что его ждет, что задумала ведьма Мортен. По щеке пробежала слеза. Тело вновь почувствовало сильный разряд боли, сильнее, чем обычно. Карла вытерла слезу окровавленной рукой, оставив широкий красный развод на щеке Джеймса. Она издала зловещий смешок, после чего схватила свою жертву за шею. Мортен душила парализованного человека, на что он не мог никак отреагировать. Через мгновение, задыхаясь, Джеймс потерял сознание.  

Он видел сон, в нем ворота особняка. На заборе сидела дюжина ворон. Облаченные в свои черные пиджаки они осуждающе каркали на каждого, кто войдет на территорию. Он так и стоял перед ними, наблюдая как несут неусыпную стражу смотрители особняка черной розы.  

Извилистые дороги сновидений перенесли Джеймса в старенький белый Форд. Ночная дорога, ведущая в никуда. На сидении водителя находился Митчелл. Он молча вел машину, не обращая внимания на пассажира. Джеймс не узнавал в шофере своего босса. Журналист всматривался в окно, стараясь рассмотреть ночные пейзажи, скрытые за пеленой тьмы. Ему все время казалось, что кто-то преследует автомобиль, отбрасывая тень, чернее самой ночи. Он посмотрел на спидометр — ржавая стрелка показывала почти семьдесят километров в час. Джеймс снова всмотрелся во тьму, пытаясь увидеть гостя, но за окном никого не было. Журналист облегченно выдохнул. Он посмотрел на водителя и от страха прижался к двери. На месте Митчелла сидел тот самый человек, лицо которого Джеймс видел в стекле на лоджии. Без глаз, с отрезанным носом. Он был одет в черный смокинг, а его лицо застыло в гримасе агонии. Оно больше не просило о помощи, не выло истошным криком, все, что осталось — маска боли. Водитель следил за дорогой, время от времени посматривая на наручные часы. Джеймс обратил внимание, что на руках всего по одному пальцу, остальные были небрежно отрезаны, оставив кривые срезы на фалангах.  

Машина остановилась. Джеймс тщетно пытался открыть дверь. Он истерично дергал замок, но тот не поддавался. Водитель продолжал смотреть на дорогу. Он выглядел как фигура из фильма ужасов, кукла, посаженная за руль. Гримаса боли сменилась на жуткую посмертную маску. Он издал громкий хрип, втянув в легкие воздух. Его голова с характерным хрустом шейных позвонков, резко повернулась к пассажиру. Тело оставалось в той же позе, держа обеими руками руль. Джеймс мог рассмотреть его впадины вместо глаз, почувствовать невыносимую трупную вонь от потустороннего дыхания. Незнакомец улыбнулся, показывая голые десны, с редкими остатками выбитых зубов.  

Ужас встречи медленно развеивал мягкий женский голос:  

— Джеймс! Проснись, Джеймс!  

Джеймс почувствовал, как кто — то провел рукой по его щеке. Ему казалось, что он поднимается на небеса. Все выше и выше, наблюдая как мертвец провожает его потусторонним взглядом пустых глазниц.  

— Джеймс! — Снова прозвучал голос.  

Журналист резко подскочил с кровати. Возле него сидела девушка. В голове сразу всплыло имя — Эмбер. На ней была белая футболка и серое обтягивающие трико. Девушка казалась совсем не похожей на свою фотографию. Ее длинные обесцвеченные волосы отдавали привлекательной сединой. Челка падала на большие зеленые глаза, наполовину прикрывая один из них. Она улыбалась, так искренне и тепло.  

— Ты очнулся, — начала она — Я беспокоилась.  

Джеймс удивленно смотрел ей в глаза, различая среди зеленых «лугов» яркие карие россыпи. В его голове играл хор сотен голосов, вырываясь наружу головной болью.  

— Ты в порядке? — Продолжила Эмбер. Она продолжала улыбаться, но в ее выражении лица читалась тревога.  

— Что случилось? — спросил Джеймс. Ему казалось, что он не разговаривал целую вечность. Голос стал хриплым и высоким.  

— Не помнишь? Вы сидели с мамой, тебе стало плохо, и ты потерял сознание. Я скажу Монике, чтобы не давала гостям такой крепкий кофе. — Ее быстрая манера разговаривать не вписывалась в заторможенное состояние Джеймса.  

— Монике? — переспросил Джеймс.  

— Наша гувернантка. У нее получается превосходный кофе. Я его просто обожаю! — Она вспомнила аромат любимого напитка и облизнулась. — Я Эмбер, кстати!  

— Джеймс.  

— Мне очень приятно с тобой познакомиться!  

— Взаимно. Извини, не помню почти ничего, и, будто голову раскроили надвое.  

— Не удивительно. — Эмбер коснулась пальцем гематомы на голове Джеймса. Тот резко дернулся от боли, пробудив давно забытое чувство тошноты. — После такого -то падения. Тем более ты умудрился порезать шею об осколок разбитой кружки.  

Джеймс провел рукой по забинтованной шее.  

— Что за черт.  

От девушки исходил аромат духов, сладкий и пряный одновременно. Он перекрывал запах моря и дождя, и казалось, что именно из — за него к ней так влекло.  

— Ты как себя чувствуешь?  

— Ужасно. Мне снился кошмар.  

— Тогда ты вдвойне должен быть рад, что встретил меня, а не свой кошмар. — Эмбер улыбнулась так широко, что ее большие глаза на мгновение стали узкими.  

Джеймс проматывал в голове кошмар. Разум до сих пор не мог развеять воспоминания. Перед глазами всплыла картина: глаза Карлы и обезображенное лицо в машине. По телу выступили мурашки, и Эмбер это заметила.  

— Спокойно! — сказала она. — Такое бывает после сотрясения.  

— А ты почему не спишь? — поинтересовался Джеймс.  

Девушка показала наигранную задумчивость.  

— Ты в моей кровати, это раз, я была не много занята, это два и три — ты в моей кровати! — Она снова широко улыбнулась. В голове мельком пробежала мысль — ее кровать? Во всем трехэтажном доме свободна только ее кровать?  

— Я художник. — продолжила девушка — рисую обычно ночами, привыкла. — она застенчиво пожала плечами. — Показать работы?  

Джеймс кивнул. Она резво вскочила с кровати и направилась к комоду. Раздался громкий скрип открывающегося выдвижного ящика. Эмбер несколько минут перебирала свои работы, при этом нашептывала: — Ну, где же ты? — После чего достала большой лист бумаги, и вернулась к журналисту.  

— Вот! — обеими руками она протянула заветный рисунок Джеймсу. Эмбер напоминала ребенка. Любимая дочка принесла свою поделку на суд своего папы. Ее глаза блестели, они были широко распахнуты, в предвкушении реакции Джеймса.  

Журналист посмотрел на лист бумаги. На нем во весь рост был изображен он сам. Ему было знакомо это изображение. Он удивленно изучал его взглядом, попутно вспоминая, где он его раньше видел.  

— Это из газеты! — радостно выкрикнула Эмбер.  

— Что?  

— Из газеты! — продолжила она — Ты писал о вышедших на свободу заключенных. Я срисовывала с фотографии. Тебе не нравится? — с ее лица пропала лучезарная улыбка.  

Джеймс задумался. Он вспомнил это фото. Там журналист со своим напарником фотографировался с освобожденным заключенным. Новая программа города — второй шанс. Она подразумевала собой возможность трудоустройства людей с судимостью. Любой вышедший на свободу человек мог пойти работать по своей специальности, которая у него была до суда. В тот момент Джеймс саркастично отзывался об этой программе. Дело в том, что у девяти из десяти заключенных не было окончено школьное образование, не говоря уже о колледже. Вышедшие на свободу сталкивались с еще больше неразберихой, чем было до этой «прекрасной» возможности жить дальше. Они были обречены на самую грязную работу. Отношения продолжали строится на недоверии, что вперемешку с нищенской зарплатой заставляло людей снова и снова браться за старое, возвращаясь к привычному заработку. Программу свернули через год, прекрасно отмыв государственные деньги. Та фотография — с единственным человеком, который смог полноценно жить благодаря программе. Один из тысяч. Джеймса волновало лишь одно: откуда у нее это фото? Его статью не выпустил в печать Митчелл. Их газета не могла порочить «честное» имя управленцев, отмывающих на людях деньги.  

— Прости, — вымолвил Джеймс. — Он прекрасен! Я не могу перестать им любоваться.  

— Я знала, что тебе понравится! — она подпрыгнула на кровати, от чего та громко скрипнула и пошатнулась.  

В комнату вошла Моника. Она катила перед собой укрытый скатертью маленький столик на колесах. На нем стоял чайный набор из чайника, кружки с блюдцем и маленькой сахарницей. Как и в первую встречу, ее лицо не показывало никаких эмоций. Она молча подняла скатерть, достала из стола маленький поднос с «ножками» и поставила его на колени гостью.  

— Не удивляйся. — сказала Эмбер, заметив недоумение гостя. — Я попросила ее сделать тебе чай. — Девушка села за стол, положив перед собой рисунок.  

Моника выложила чайный сервиз на поднос на коленях Джеймса. Журналист поблагодарил ее, на что получил пустой взгляд в свою сторону. Ни одна мышца на пожилом лице не двинулась, впрочем, как и всегда. Служанка налила в кружку горячий чай и положила туда три кусочка сахара. Джеймс еще раз поблагодарил ее, уже зная, что в ответ получит молчание. Но что — то побудило его посмотреть на Монику. Служанка стояла рядом, будто чего — то выжидая. Она «оживилась» только тогда, когда увидела, что луч света маяка приближается. Освещенная искусственным солнцем, ее кожа стала прозрачной, и журналист отчетливо рассмотрел голый череп, с зияющей дырой в глазнице. Через мгновение, свет исчез, а вместе с ним и зловещее лицо служанки. В этот самый момент Джеймс снова почувствовал касание ужаса. Его сердце вспомнило свой быстрый ритм, к горлу подкатил уже знакомый ком тошноты. Моника молчаливо удалилась, оставив за собой холодное прикосновение безумия.  

Джеймс подскочил с кровати и спешно вышел на лоджию. Показалось? Или нет? Мысли продолжили свой хоровод, заглушая самих себя гулом сотен голосов. Это сон, снова кошмар, его руки тянулись к Джеймсу, чтобы заточить человека в свои объятия. Журналист чувствовал это, но ничего не мог поделать. Джеймс испуганно посматривал на окно, в котором видел изувеченное человеческое лицо. Стекло поблескивало от каждого лучика света, падающего на него, выдавая отражение Джеймса с его страхами.  

Эмбер заметила, что что — то случилось и направилась к гостю. Она вышла на лоджию и Джеймс в ту же секунду приковал на ней свой взгляд. Серое трико обтягивало ее бедра, подчеркивая привлекательную фигуру. Девушка поправила майку и движением головы откинула челку на другой глаз. Они стояли возле большого открытого окна. Дождь прошел. Казалось, что даже волны успокоились.  

Джеймсу было страшно. Его разум показывал зловещие изображения, выжигая их в памяти. Лишь в Эмбер было то, что журналист никогда в своей жизни не ощущал — теплота.  

— Я люблю этот вид, — начала Эмбер, она хотела отвлечь журналиста, — Кажется, что ты можешь стать птицей и выпорхнуть из этого окна, прямо в объятия света маяка. Я часами могу стоять тут, смотря на залив, но не могу покинуть это место.  

— Почему? — Переспросил Джеймс.  

— Не знаю, будто кто — то меня держит — не позволяет выбраться. Я это заметила и у отца, и у мамы — мы все пленники этого места, и я не знаю, почему.  

Джеймс посмотрел в ее глаза, они отражали свет Луны, от чего подсвечивались изумрудным свечением. Эмбер застенчиво улыбнулась и вдруг обняла Джеймса, а тот ответил взаимностью. Казалось, что лоджия наполнилась ароматом ее духов и теплоты. Эмбер была так красива, маленькая и хрупкая, как прекрасный цветок. Ее улыбка еще несколько минут оставалась скрыта в объятиях Джеймса. Сам журналист не мог понять своего влечения к ней. Он не чувствовал ничего кроме тепла и такого легкого эха любви, исходящего от нее. Все страхи улетучились, сердце было занято только Эмбер Мортен. Они так и стояли, освещенные холодными лучами искусственного солнца, запертого в сердце маяка.  

— Почему — то я знаю, что ты пришел за мной, — сказала Эмбер, — просто, такое чувство, что именно ты сможешь вытащить меня отсюда. Так или иначе, я бесконечно благодарна тебе хотя бы за то, что могу с тобой поговорить.  

— Что — то случилось? — Спросил Джеймс.  

— Нет, просто, я так давно ни с кем не разговаривала, тем более не стояла в обнимку, любуясь этим божественным видом.  

— Мы можем уйти хоть утром! Но ты так легко покинула бы это место? Это твой дом.  

— Я хочу покинуть это место! — Эмбер сильнее прижалась к Джеймсу. Журналист повел щекой по ее волосам и на мгновение закрыл глаза, наслаждаясь моментом. — И я уйду отсюда, как настанет время!  

Джеймс промолчал, он лишь сильнее обнял Эмбер. Девушка подняла голову и посмотрела в глаза гостю. Ее взгляд блестел изумрудом, она едва заметно облизнула губы и рукой потянулась к щеке Джеймса. Журналист почувствовал касание изящной ладони, холодной, но в тоже время, несущей тепло. Он наклонил голову и робко поцеловал Эмбер в губы. Девушка обхватила его шею руками и, встав на носочки, ответила на поцелуй.  

Джеймс мечтал лишь об дном — чтобы этот поцелуй не кончался. Ее губы были холодны, словно ласковое касание смерти. Душу сковывала неизвестная ранее скорбь, будто через этот поцелуй Эмбер хотела ему что — то сказать. И сейчас, он смотрел в прекрасные глаза, которые в этот момент пленили его, заставив забыть обо всем на свете.  

Тишину нарушил приглушенный звук выстрела. Девушка резко обернулась. Она посмотрела в сторону закрытой двери и перевела испуганный взгляд на Джеймса.  

— Он идет! Беги! — Испуганно произнесла она. Эмбер толкнула Джеймса, от чего он ударился об открытое окно и упал на бок. Журналист обернулся, но девушки не было. В голове окончательно смешались все эмоции. В этот раз сама душа кричала от ужаса. Нельзя было медлить, нужно выбраться отсюда. На его удивление, двери не было. Журналист снова попал в ловушку, из которой так долго пытался выбраться. В голову пришла мысль: — Книги! — Он подбежал к шкафу и начал руками вытаскивать массивные тома. Один за другим они падали на пол. Мысль о том, что среди них должен быть «механизм» не покидала Джеймса. Когда последняя книга нашла свое пристанище на полу, журналист расстроенно выдохнул.  

С лоджии раздался шум. Он медленно подошел к двери и ужаснулся. В открытое окно медленно взбиралась Эмбер. Ее мокрые волосы, были испачканы водорослями, один глаз полностью выбит, а челюсть висела на клочке плоти, оголяя длинный язык. Она села в оконном проеме, свесив ноги. Перед ней образовалась лужа из морской воды и крови. Девушка смотрела прямиком на Джеймса, ее мертвый взгляд заставлял его сердце стонать в объятиях мрака.  

Журналист хлопнул дверью лоджии. Он видел в окно Эмбер. Она встала на ноги и, хромая, направилась к двери. Джеймс выдвинул большой стол, перекрыв дверь. Девушка молча смотрела в окно. Свет маяка подсвечивал ее обезображенное тело, впуская в комнату зловещую тень. Журналист слышал, как Эмбер ногтями скребет по стеклу. Этот звук заставлял его еще быстрее искать выход. В конце концов Джеймс услышал удар, затем еще один. Мортен пыталась рукой разбить окно.  

Журналист отодвинул пустой шкаф — ничего, в этот момент послышался третий удар, который разбил стекло. Рука Эмбер тянулась, разламывая остатки стекол, серая и изрезанная. Взгляд Джеймса упал на комод. Как бы он не пытался отодвинуть его — ничего не выходило. Казалось, он прибит к полу, в это время, девушка уже залезала на стол, медленно и неуклюже. Джеймс открыл створки комода — Внутри был проход, ведущий вниз, а к стене приварена большая железная лестница.  

Джеймс спускался по ржавой лестнице все ниже и ниже. Он посматривал на открытую дверь комода, через которую время от времени разливались скудные остатки света маяка. Через минуту, выход из комнаты захлебнулся во всепоглощающей тьме. Осторожно, Джеймс перебирал с ноги на ногу, нащупывая лестничную ступеньку. Ему не было дела, куда именно приведет его эта дорога. Единственное желание — покинуть это проклятое место.  

Спустя еще пару минут Джеймс ступил на холодный пол. В нос ударил запах пыли и сырости. Перед ним распростерся длинный коридор, со всех сторон усеянный многолетней паутиной, с ярким светом в его конце. Журналист тихо наступал на каменный пол, время от времени оглядываясь назад. Он продвигался все дальше и дальше. Яркий свет бил в глаза, заставляя бедолагу жмуриться. Несколько мгновений Джеймс ничего не видел. Он поочередно открывал глаза, время от времени поворачиваясь лицом к темноте. Когда журналист «прозрел», перед ним распахнулось большое подвальное помещение. Оно освещалось четырьмя большими лампами, расположенными на стенах, по одной на каждую. Не много порознь посередине стояло четыре столба, исписанные странными узорами, похожими на руны. Джеймс вошел в комнату. В его лицо стразу ударил морозный ветер. Журналист дрогнул от холода. На не были надеты лишь одни черные брюки и черная мятая рубашка. Джеймс выпустил клубень горячего воздуха и сделал шаг по ледяному полу. Тут же он услышал движение сзади. От испуга журналист резко повернулся и машинально сделал шаг назад, но не удержал равновесие и упал на спину. Вместо тоннеля, ведущего к Эмбер, появилась стена. Она медленно застывала, оставляя на кирпиче колючий иней.  

Джеймс испуганно осмотрелся, кто — то позвал его. Голос не был похож ни на что, услышанное в жизни Джеймса. От каждого слова, по спине пробегали ледяные мурашки. Будто под гипнозом, журналист вслушивался в потустороннее звучание. Хозяин голоса находился рядом. Он шептал нечто неразборчивое, посылал в самые глубины разума ужасные картины, вызывая у человека агонию ужаса. Джеймс, словно просматривал фото аппаратную пленку, кадр за кадром, и на всех изображены ужасные вещи: женщина, лежащая в луже крови, девушка с изувеченным лицом, мужчина с простреленной головой. Сцену ужаса прервал мужской голос, позвавший Джеймса по имени. Журналист застыл от страха. Он не мог самостоятельно думать, не мог пошевелится или моргнуть. Перед ним стоял мужчина в черном смокинге. Джеймс видел его в окне лоджии, и именно он вел машину в зловещем кошмаре. Журналист не мог отвести от него глаз. Незнакомец гипнотически заставлял смотреть ему прямо в пустые глазницы. Его лицо было похоже на обезображенную маску, с застывшей мимикой ужаса. В голове у Джеймса раздался тот самый голос, он становился то ближе, то дальше, пока не превратился в разборчивый шепот.  

— Освободи меня… — Едва слышно произнес незнакомец. Его грязные, содранные губы не двигались, голос звучал прямо в сердце человека. Он указал изувеченной рукой в сторону столбов с рунами.  

Джеймс почувствовал облегчение. Он снова мог ощущать свое тело, и наконец, отвести взгляд от двух отверстий в черепе вместо глаз. Журналист подошел к столбу и рукой нажал на необходимую руну. Рисунок исчез. Джеймс до конца не понимал: он ли это? Или телом все еще управляет собеседник? Незнакомец подошел ближе и провел пальцем по руне. Его касание насквозь вошло в бетонный столб, Джеймс понял, что перед ним приведение.  

Журналист нажимал в той последовательности, в которой его просил призрак. Наконец, когда последняя руна исчезла, незнакомец зловеще улыбнулся. Он стал медленно растворяться в воздухе, шепнув напоследок: — Двери открыты!  

На другом конце помещения, самостоятельно, с треском отворилась железная дверь. Журналист ринулся к ней. Окрыленный страхом он бежал через каменный зал, не взирая на то, что его ноги «горели» от прикосновения к заледеневшему камню. Добравшись до цели, Джеймс вновь обернулся. Он увидел, как стена, которая ранее появилась за его спиной, исчезла. В проходе появилась Эмбер. Ее мертвое тело сковывал холод, один целый глаз уставился на Джеймса. Походкой куклы — марионетки она медленно направилась к своей жертве. Ее язык качался в такт с вырванной челюстью, когда она переступала с ноги на ногу. В мокрых волосах заблестели кристаллики льда, а сырая одежда от холода окаменела.  

Посмотрев на Эмбер, Джеймс испуганно вбежал в очередной коридор, закрыв за собой железную дверь. Снова на его глаза опустилась тьма. Он так и бежал вдоль коридора, размахивая перед собой руками, дабы не влететь со всей силы в каменную стену. На этот раз удача была на его стороне. Он рассмотрел легкий луч света, пробивающийся из очередной двери. Подойдя к ней, журналист услышал сильный удар. — Эмбер! — подумал он. — Она била по железному полотну, в надежде его отворить. Джеймс испуганно толкнул дверь и оказался в винном погребе. Вдоль небольшого помещения стояли большие стеллажи с бочками, освещаемые всего одной лампой, а в конце находилась каменная лестница, ведущая наверх. Джеймс удивленно посмотрел на дверь. Она была выполнена в форме большой бочки, с увесистым засовом. Он толкнул ее. Она издала звук каменного удара и намертво заслонила проход. Джеймс дернул за щеколду, заперев Эмбер в подвале. Журналист выдохнул. Его сердце неестественно быстро билось, закладывая уши. Он жадно хватал ртом воздух, пытаясь насытится им.  

Как можно быстрее Джеймс направился к лестнице. Журналист вышел в большую кухню. Она ярко освещалась множеством софитов, от чего у Джеймса кружилась голова. Он продолжил бежать, заглядывая в каждую дверь, в поисках выхода, пока не вышел в сад, в котором фотографировал Мортен.  

Дверь распахнулась и в сад вошел Митчелл. Облаченный в свою любимую красную рубашку, которая была заправлена в широкие черные брюки, обтягивая большой живот. Он озлобленно смотрел на Джеймса. Его маленькие глаза зловеще выглядывали из- под бровей, а дыхание напоминало вой загнанного зверя. Митчелл потянулся к кобуре, что висела на поясе за его спиной и достал пистолет. В ту же секунду немую сцену нарушил щелчок затвора револьвера тридцать седьмого калибра.  

Тим мельком осмотрел подчиненного. Глаза Джеймса источали весь ужас, что ему удалось пережить, лицо мальчишки в эту ночь превратилось в мину безумия. Он готов был потерять рассудок.  

— У тебя много вопросов? — спокойным голосом промолвил Тим.  

Джеймс кивнул. Оружие в руках Митчелла поблескивало от падающих на него лунных лучей света. Журналист не сводил взгляда с начисто вычищенного дула. Ему казалось, что он мог видеть пулю, которая готовится поставить точку в его ночном приключении.  

— Ты уже познакомился с моей семьей? — Он ехидно улыбнулся, на что получил хладнокровный, одобрительный кивок в свою сторону. — Меня зовут Адриан Мортен, я старший ребенок в семье Мортен. Это мой особняк, хотя, формально он принадлежит моему отцу, но кто будет беспокоить мертвецов, верно?  

Джеймс машинально кивнул. В его голове «тикала» бомба безумия. Она готова была взорваться, отправив рассудок человека в бесконечное путешествие по глубинам сознания. Он продолжал смотреть в дуло револьвера,

лишь на мгновение переводя взгляд на зловещую улыбку своего бывшего начальника.  

— Рад, что ты со мной согласен, — продолжил Адриан — Понимаешь, я оккультист, и это место — венец моих учений! Ты чувствуешь? Тут обитает бесконечная сила! Ты сам должен был удостоверится в этом. — Джеймс приподнял одну бровь, после чего в очередной раз кивнул. — Голоса, Джеймс, они взывали ко мне! Я ночами слушал шепот мертвецов, доносящийся из подвала, но его было не разобрать. Просто шепот, словно дыхание, в котором укрыт смысл. Мои родные… Они… Не разделяли моих увлечений, и в конце концов, я оказался в лечебнице для душевнобольных, в чертовой психушке! Когда я «вылечился», меня приняли обратно в семью, истощенного, вечно обдолбанного сына. Им было легче, но не мне. Голоса вернулись в ту же ночь, и на этот раз, я их слышал отчетливо. Это были хозяева мира мертвых. Этот особняк находится прямо на портале в их темное царство. Они выбрали меня! Единственного, кто мог слышать зов могилы! Тогда мне дали мельком окунуться в потусторонний мир. Рай и ад — это все бред, одна большая ложь! Религии обманывали человечество тысячи лет, существует только жизнь и смерть. Я видел мертвецов… Я… Я… говорил с ними! И они требовали жертву. Одна жизнь за частичку знаний, не такая уж большая цена?  

— И ты убил свою семью? — Джеймс нервно усмехнулся. В его голове начала вырисовываться картина. Он помнил показанное призраком изображение семьи Мортен и только сейчас, в обезображенной девушке он узнал Эмбер.  

— Да, — продолжил Адриан. — Отца я застрелил, в упор, когда он возился с машиной, поднес дуло к его затылку и «БАМ! » через несколько минут и мать — она сидела и шила платье для моей «прекрасной», и всеми обожаемой сестренки. С Эмбер все было проще — я выкинул ее из окна лоджии. Подошел сзади, когда она очередной раз любовалась видом из окна, и просто помог ей… Я упивался ее агонией, когда она летела вниз! Когда она истошно кричала, пока крик не прервал удар о скалы. Я слышал, как хозяева требовали еще и еще, они смотрели на эту резню и упивались ею. Страх — это то, чем они питаются, Джеймс. Сначала они выпьют твой ужас, а когда останется только без эмоциональная оболочка — пожрут твое тело. За всю мою работу, хозяева давали мне лишь крупинки знаний, но я нашел как их разговорить. Ты когда -нибудь пытал мертвецов? Это забавно, смотреть на агонию того, кто уже мертв. Все, что нужно — руны беглецов. Те, кто сумел сбежать от смерти и жить дальше. К великой радости — я знал таких людей. Мертвые пленники, они научили меня быть «хозяином! », как и они. Поглощать людские жизни, насыщаться страхом и ужасом.  

— Я видел Эмбер. — Тихо произнес Джеймс. В его голове, среди своры мертвецов, отпечаталась эта девушка. Его сердце наполнялось грустью, когда он осознавал, что сделал старший брат.  

— Нет Джеймс, не видел, — засмеялся Адриан. — Тут нет никого. Все, что ты видел — это ложь! Посмотри на себя, ты похож на оживший труп, безэмоциональный мешок с мясом. Это то, чего хотел я, выдавить из тебя все до последней капли страха, насытиться каждой крупинкой твоего ужаса, агонией больного разума! Приведения лишь эхо этого места. Ты видел пустоту. Разве не помнишь? Кто тебя встретил у вокзала? Кто привез тебя сюда?  

«Заклятие» спало. Джеймс провел ладонью по забинтованной шее. По спине пробежали мурашки — бинтов не было, шея была абсолютно целой. В голове всплывала мутная картина приезда в особняк. На мгновение Джеймс осознал, что за рулем был Адриан, и все, что он видел в машине, это сон. Мортен исказил само прошлое этого места, выжигая в голове чудовищные галлюцинации. Он выдавливал по капле ужаса из своей жертвы, управлял ей, словно кукловод.  

— Вспомнил? — улыбнулся Адриан.  

— Как такое возможно?  

— Это магия, Джеймс. И я отвечу на твой главный вопрос: розы черные из — за магии, цветы самой смерти. Это место пропитано ею! Я привел тебя сюда, посадил на это кресло, где любила сидеть моя мать, и все! Дальше это место извратило твое восприятие, и остальное ты додумывал сам. Скажи мне одно: почему ты выбрал комнату Эмбер?  

Понимание, что это все был обман, осело горьким осадком в сердце Джеймса. Он не видел Эмбер? Не встречался с Карлой? Лишь легкий аромат женских духов, исходящий от Джеймса, твердил обратное.  

— Не знаю. — Сознался Джеймс.  

— Прости, Джеймс. Исключений быть не может!  

Раздался выстрел, он эхом разлетелся по первому этажу особняка. Пуля прошла навылет, пробив легкое Джеймса. Мортен смотрел как из холодеющего тела вытекает жизнь. Несколько секунд Джеймс откашливался своей кровью. В эти мгновения он увидел семью Мортен. Их смазанные силуэты стояли перед умирающим журналистом и скорбным взглядом провожали в последний путь. Взгляд остекленел и погас, Джеймс был мертв.  

Он проваливался глубже и глубже. Джеймс чувствовал, как тонет в темноте. Постепенно холод покрывал его тело инеем, но журналист уже этого не ощущал. Вокруг него образовалась воронка, на дне которой был виден город.  

Спустя несколько мгновений Джеймс стоял на одной из пустынных улиц Нью — Йорка. Казалось, что город вымер — вокруг не было не души. Ветер с жутким воем разносился вдоль широких улиц, оставляя за собой отголосок холода. Небо заволокло тяжелыми черными тучами, от чего на город упала тень. Джеймс осмотрелся по сторонам. Он постепенно забывал, что с ним случилось меньше минуты назад. Жизнь — это доска, исписанная мелом, и сейчас журналист ощущал, что кто — то стирает все записи. Из памяти выветривались важные события из жизни — Джеймс готовился к вечному забвению.  

Перед журналистом показался уже знакомый мужчина. В этот раз он был больше похож на человека. Облаченный в свой любимый смокинг, незнакомец смотрел на Джеймса большими голубыми глазами, которые время от времени переливались алым оттенком. В нем отчетливо ощущалось нечто потустороннее, но Джеймс уже утратил большую часть жизни. Незнакомец подошел ближе и взял человека за руку.  

От касания приведения, к Джеймсу вернулась память.  

— Прости меня, Джеймс, — начал призрак, — я пытался до тебя докричаться раньше и, боюсь, что именно я стал причиной твоих страхов. Пришлось собраться силами и привести тебя в подвал.  

— Уже не важно. — Сказал Джеймс. — Это конец?  

— Для кого конец, для кого начало, что выберешь ты? — Приведение улыбнулось. Его идеальные белые зубы отвели взгляд Джеймса от красноватых глаз. Он интригующе усмехнулся.  

— А у меня есть выбор?  

— Выбор есть у всех, Джеймс. Что ты хочешь больше всего?  

— Жить! — Не раздумывая ответил человек.  

— Жить? И только? Ни рая, ни жизни после смерти?  

— Рая ведь не существует? — Удивленно ответил журналист.  

— У каждого свой рай и свой ад, Джеймс. Они сами куют свою судьбу и сами ее выбирают, пусть даже и безответственно. Адриан Мортен видел то, что хотел видеть и понимал это так, как сам желал.  

— Это и было для него раем?  

— Это и было его раем. — Ответил незнакомец.  

— А как же остальные члены семьи Мортен? Они заточены в особняке? — Спросил Джеймс.  

Незнакомец кивнул. Он посмотрел наверх, туда, где до сих пор зияла воронка в мир живых. По глазам пробежала красная искра.  

— Я помог тебе. — Отвлек незнакомца Джеймс. — Прошу, теперь и ты помоги мне. Он посмотрел в бездонные голубые глаза, и на мгновение вспомнил вместо них две пустые глазницы. Глядя на это, незнакомец вновь улыбнулся. Так искренне и тепло, что Джеймс сам ответил на его улыбку.  

— Ты предсказуем в своей непредсказуемостью. — Ответил незнакомец и полной грудью вдохнул морозный воздух потустороннего Нью — Йорка. — За свое освобождение, я ожидал от тебя большего. Ты уверен?  

Джеймс радостно кивнул. Его душу охватила эйфория. Все разочарования в жизни не стоили того, чтобы умирать. Он понимал, что ему дан еще один шанс начать новую жизнь.  

— Будь по- твоему. — Незнакомец протянул вторую руку. Джеймс коснулся холодной ладони. Он почувствовал, как поднимается выше и выше, и вместе с ним, в мир живых спешила смерть.  

Джеймс глубоко вздохнул. Тело сразила чудовищная боль. Кровь вокруг него медленно исчезала, затягивая за собой пулевые отверстия. Журналист жадно ловил ртом воздух, его голова никак не могла насытиться кислородом, а сердце начало гонять по телу кровь.  

В это время пленник стоял позади своего тюремщика и рукой прижимал его за горло. Адриан задыхался и всеми силами пытался выпутаться, но хватка смерти была сильнее. Джеймс повернулся и посмотрел на Мортен. Лицо Адриана становилось бардовым, а глаза наливались кровью. В то же время, выражение лица незнакомца источало чистую ненависть. Большие голубые глаза сменились на кроваво — красный демонический взгляд, а белоснежные зубы превратились в острые шипы. Лицо Адриана начало синеть. В этот момент тяжелая рука смерти сделала резкий рывок, и Джеймс услышал громкий хруст. Мортен медленно закрывал глаза, хватка ослабла и на пол упало безжизненное тело — месть свершилась.  

Незнакомец бросил дразнящий взгляд в сторону Джеймса. Он поправил свой пиджак и, улыбнувшись показал уже знакомую белоснежную улыбку. Его глаза блестели, время от времени пропуская через себя красные искры. Незнакомец вежливо поклонился и в этот же момент растворился в воздухе. Джеймс смотрел на тело Адриана, теперь он станет очередной фотографией в посмертном альбоме семьи Мортен.  

Иллюзий больше не было. Журналист поднялся в комнату Эмбер. На комоде лежало пальто и дипломат, а рядом стояли сапоги. Джеймс вышел на лоджию. Он смотрел на погасший маяк, озаренный холодными лучами осеннего рассвета. Вечно возмущенный залив превратился в смиренную гладь, ветер стих, а горы, чьи подступы украшали бескрайние равнины, оголили снежные вершины. Джеймс обулся и накинул на себя пальто. Взяв дипломат, он направился к выходу. Уже на дороге, оглядываясь, он понимал, что могло случиться с человеком всего за одну ночь. Джеймс издалека увидел грузовик. Немного выждав, журналист помахал рукой, и многотонная машина остановилась.  

— Вы из поместья Мортен? — Спросил престарелый водитель.  

— Да. — Холодно ответил Джеймс, залезая на пассажирское сидение.  

— Я много раз видел, как туда заезжают люди, но чтобы они ехали обратно — это первый раз.  

— Я особенный. — Улыбнулся Джеймс.  

Уже сидя в вагоне электрички, Джеймс снова открыл свой дипломат. На ноги легла увесистая папка, а сверху журналист положил фотоаппарат. Он мельком проматывал кадры Кайлы, но снимки были пусты, вместо женщины их украшали только розы. Джеймс открыл папку. Он пересматривал фотографии Мортен и его сердце охватывала скорбь. Слишком несправедливо с ними обошлась судьба. Журналист взял в руки фотографию Эмбер. Он мысленно сравнивал ее с девчонкой, которую он встретил в особняке, активной и жизнерадостной, после чего вспоминая, что с ней стало, невольно отворачивал снимок. В папке остался еще один лист бумаги. Джеймс отчетливо помнил, что все заканчивалось на фотографии Эмбер. Взяв его в руки, журналист испуганно дернулся и папка, вместе с бумагами и фотоаппаратом упала на пол. Это был рисунок карандашом: Джеймс касался подбородком лба Эмбер, а она держала в руках розу и с улыбкой смотрела на нее. На обороте, женским почерком было написано — «Спасибо!».