Гатушта протянул пишущее перо, которое он обмакнул в бронзовой чернильнице:

— Вам нужно подписать здесь и здесь… Вот и славно. Вчера, когда я прочитал ваше сообщение на автоответчике, мне показалось, что вы больше огорчены, чем удивлены. – Блеск кожи на лице синьоры, по виду – проницательной, слегка задумчивой, заставил усомниться Эрика в том, что она вообще пользуется пудрой. — Почему вы решили перекинуть фантом на вашу сестру?

— Ей сейчас это нужнее, чем мне. – Дама раскрыла иссиня-чёрный веер и начала им обмахиваться; такие же иссиня-чёрные мокрые завитушки у её висков заставили худощавое лицо преобразиться. Мэри – так звали очередную посетительницу, которая не так давно вернулась из неудачного круиза, не как остальные клиенты – казалась свободна от предубеждений и слегка старомодна, а её медовые глаза и сиреневая шляпка с ситцевым ободком наделили Гатушту ощущением симметрии. На мгновение ему показалось, что ростом она выше, чем, когда входила – намокшая под дождём. На белом лбу её тогда выступил победительный свет, когда она, положив веер и маленькую зажигалку на овальный столик, задержалась у лежащего на нём контракта. Мужчина тут же достал хрустальную пепельницу, а после – оба присели. Эрик двумя руками помог прикурить: она держала сигарету в мундштуке. Слегка растягивая слова, посетительница поведала историю об очередном Титанике, который распорол себе брюхо, из которого вываливались все внутренности. На палубе, сказала она, была суета в ту ночь, больше связанная с неосознанием того, что все люди бренны, уязвимы и недолговечны. Круизный лайнер с развлекательной программой медленно погружался в воды зелёного моря, а до береговой линии оставалось сто пятьдесят миль; службы среагировали; все – спасены.

— Что же всё-таки произошло? – спросил Гатушта.

— Я ещё стояла, крепко держась за ограждение, и не хотела принимать, что любой сказке приходит конец и нужно вовремя скидывать балласт. Нас позвали в шлюпку. Я не смогла прикоснуться к своему любимому, твёрдому, немощному, потому что боялась обнаружить его трясущиеся колени и позволить себе открыть в его взгляде неуверенность в дальнейшей супружеской жизни.

Гатушта, который внимательно слушал, предложил клиентке откинуться на спинку диванчика:

— Вас даже не сблизила трагедия?

— У меня было всего лишь одно желание – получить наследство. Но сейчас это не важно. Я перегорела и хочу передать свою мечту сестре. Ведь можно так поступить?

— Видите ли, – Гатушта провёл ладонью по чуть намокшему контракту. — Вы позволите? – затушил он в пепельнице дымящуюся сигарету. — Участвуете не только вы как сторона, но и тот, кто готов принять на себя фантом, в данном случае – ваша родственница, с обязательным условием, что мечта будет закрыта на ней. Проблема в том, что такие «пациенты» не отдают себе отчёт, насколько им необходима чужая мечта.

— А если её передать безвозмездно? – в голосе Мэри появилась встревоженность.

— Передать разрешается на коммерческой основе через нашу службу. В случае, если выяснится, что фантом передаётся произвольно, участникам грозит полное осмеяние: как одной, так и другой стороне. Возмездные или безвозмездные сделки государственного контроля вне ведения ока категорически запрещены. В случае, если выяснится, что стороны договорились перекинуть фантом втихаря, последуют санкции – одна за другой: мысли подсанкционных станут наблюдаемы, слышимы другими лицами.

Мэри смотрела на Эрика, как будто собиралась сообщить что-то важное. Она придвинулась и прихватила его за манжету с синеватой хрустальной запонкой:  

— Скажите, что произошло с теми, кто осмелился передать мечту?

На мгновение Эрик задумался и, не выходя из своего мысленного плена, дал понять, что дело серьёзное:

— Однажды двое сотрудников одной лаборатории захотели обменяться фантомами –  решили обойти «купол». Что из этого вышло, лучше вам не знать, Мэри. Если не осуществить желание, оно начнёт работать как антиматерия. У человека не останется выбора: либо осуществить его, либо отказаться от самого желания. Отозвать его можно только через своего рода штраф за упущенную реализацию. Никому не хочется, чтобы самые сокровенные мысли прочитывались. Сотрудники той лаборатории поняли, что грядёт день, за которым наступит наказание; а оно последовало в самый неподходящий момент, скажу я вам! В жизни оба успели замыслить столько, сколько не вывезти целым вагоном. Они подверглись всеобщему осмеянию, когда их мысленный разговор услышал целый мир.