— Ни-и-и-ил…

Кевин вздрагивает, отстраняется, но ладони с его щёк не убирает.

— Извини. — шепчет Миньярд. Дэй медлит; Эндрю чувствует, что Кевин сейчас врежет ему. Или молча уйдёт. Он знает, что сильнее боится второго. Игнор. Грёбаный игнор. Он не выдержит, если ещё и Кевин Дэй, его маленький, милый, тёплый, пахнущий печеньем Кевин не будет говорить и смотреть на него.

Губы упрямо прижимаются к губам Эндрю, он чувствует давление зубов Кевина, — он хочет выбить из него дурь, хочет вытряхнуть из его головы это проклятое имя, — и это распаляет его сильнее крекерной пыли и алкоголя. Но не сильнее защищенного секса с лоскутным одеялом Нила Абрама Джостена. Миньярд зарывается пальцами в мягкие волосы.

Они длиннее, чем кажутся.

Язык Кевина надавливает на губы, прося впустить его. Эндрю впускает без раздумий. Губы у Кевина такие мягкие и сладкие… Миньярду нравится посасывать и ласкать их своим языком. А ещё ему нравится слышать сбивчивое хриплое дыхание Кевина Дэя.

Ему не верится: всё это — для него? Для него одного? Сегодня точно не четвёртое ноября? Так хорошо, что это просто не может быть правдой.

Эндрю сжимает в кулаке волосы Кевина и немного оттягивает назад — хочет почувствовать сопротивление Дэя, хочет узнать, нравится ли ему происходящее так же, как самому Миньярду, и Кев стонет ему в рот — громко и страстно, он упрямо тянется к Эндрю, наплевав на стиснутые в кулаке волосы. От этого звука у Миньярда дрожат колени.