Комолово. Рассказы. ...

Я не выдумал эту историю, и придумывать ей название не буду: ранним утром двадцатого апреля горожане обнаружили посреди площади гигантскую березу с огромными листьями и застывшим на стволе соком, словно пролитым из ведра. Прохожие долго разглядывали загадочное дерево, репортеры в спешке снимали, а потом приехали полицейские, поправили фуражки и установили ограду. Той же ночью береза пропала — с площади и с фотографий, из документов и из памяти.

Пройдет много лет. О дереве будет смутно помнить лишь Митя Ластин. Забродившие в подсознании образы так никогда и не явятся осмысленно — в конце концов он и сам забудет, что за воспоминания поселились у него в голове.

Но дерево это существовало, не сомневайтесь. Да и в чем, собственно, вопрос? Нам дано больше, чем требуется — так с какой стати гигантская береза с огромными листьями и застывшим на стволе соком, словно пролитым из ведра, не могла появиться ранним утром двадцатого апреля посреди городской площади? Тем более, Митя Ластин сам ее посадил.

Все началось c его отца, Геннадия, крупноголового человека c большим носом. Однажды кто-то сказал ему, что не бывает некрасивых людей, и что внешность человека — это результат родительской любви и множества других любовей. Геннадий тогда вежливо отметил, что мать родила его случайно, и попросил признать, что он не до конца получился.

Спасала этого малосимпатичного человека только полная неприметность. Врожденное его равнодушие часто путали с уступчивостью. На работе ничего не получалось. Доверенные ему обязанности были бесполезны, и предприятие ничего не теряло, лишаясь этого. У Геннадия была семья, но никто в семье его не замечал — он сам гладил рубашки, сам готовил еду. Ходил угрюмым и молчаливым, движимый злостью на мир, но, на самом деле, обидой на самого себя.

Человеческая жизнь делится на отрезки, каждый из которых по-разному ощущается: видится, пахнет, горит или остывает. Представьте, жизнь Геннадия на такие отрезки не делилась. Он беспрестанно искал формулу счастья, желая найти ее как можно скорее — оттого был заперт в себе, отдав ключ бог знает кому. Ищя простые и быстрые пути, он и сам не заметил, как посвятил жизнь единственному занятию — выбору лучшей почвы для семечка, появившегося у него при неоднозначных обстоятельствах: по привычке водя деревянной палочкой по горбу деревянной денежной лягушки, Геннадий, тогда еще Гена, заметил, как изо рта лягушки что-то выпало. В тот момент мир для него сжался до сути и стало понятно — появившееся семечко необходимо вырастить. Более того, решил он, денежная лягушка не изрыгнет безденежного семечка, а значит и богатство вскоре явится. Нужно лишь найти подходящую почву, соответствующую пока неизвестным требованиям, и тогда вырастет денежное дерево, способное разрешить все проблемы.

О семье он забыл, и семья стала забывать о нем. Геннадий провел многие годы, пересаживая семечко, каждый раз не выжидая и двух недель. Он сажал его в парке, в кустах у Приплачущей церкви, в лесу, в поле, в горшочке. Дерево никак не вырастало. С каждым разом злость становилась сильнее, надежда нерушимей, а короткие минуты ожидания тянулись дольше. Заниматься семьей и работать совсем расхотелось.

За день до своей смерти Геннадий Ластин вернулся домой разочарованным, с вновь выкопанным семечком. Он умер под утро, сначала иссохнув, а затем став пылью, которую жена смахнула с кровати. Похороны прошли без покойника. Дешевый гроб из сосны опустили в яму, закидали землей и увековечили фотографией с траурной лентой «ОТ РОДНЫХ И БЛИЗКИХ». На сороковой день Геннадий пропал с фотографии, и если бы родственники навещали могилу, то наверняка бы это заметили.

На кладбище к нему не ходили, и потому Геннадий приходил сам: шумел столовыми приборами на кухне, переводил часы в зале, водил зубной щеткой по зеркалу в ванной комнате. Никто этого не слышал, пока Митя Ластин впервые не продал однокласснику ответы на контрольную работу за сто пятьдесят рублей. Глаза загорелись, увидав деньги. Тогда-то мать и заметила, что сын стал оборачиваться в тишине, будто что-то слыша, и поглядывать на часы. Она смотрела на подростка, сама не понимая, насколько тот походит на своего забытого отца. И, действительно, — к одиннадцати годам у Мити отрос приличных размеров нос.

***

На семейном празднике он сидел в углу и страдал от скуки. Пить не разрешали, и потому даже самой малой радости он разделить не мог. Бабушка достала из ящика фотоальбомы и родственники принялись рассматривать свои молодые лица. Мама подошла к Мите и протянула альбом в розовой обложке с цветами.

— Там и ты есть маленький.

Уставший Митя стал перелистывать давно знакомые фотографии и вдруг задержался, увидев на одной из них странного большеголового человека с большим носом.

— Кто это?

— Где?

— Вот тут, — Митя развернул альбом.

— Просто белая карточка, — сказала бабушка. — Может, другой стороной кто-то развернул, — она взяла фотографию, вытащила ее, проверила другую сторону. — Нет, тоже белая… Просто карточка.

Митя всмотрелся в лицо на снимке и узнал место за спиной большеголового человека — то, где сейчас сидел он: угол за диваном.

— Да вот же. С большой головой и длинным носом. В клетчатой рубашке.

Подошла мать и тоже посмотрела на фотографию.

— Тут ничего нет, Митенька, — она тревожно посмотрела на остальных.

«Ведь был такой человек, — припомнила тетя Наташа, низкая худая женщина. — Гена, кажется…». Ее муж, Алексей, тоже что-то припоминал.

Мать забрала альбом и стала резать торт. Через полчаса Митю отправили спать. Он лежал в кровати и думал о непонятном человеке с фотографии. Слышал, как мать проводила гостей, сложила грязную посуду в раковину, выключила свет и захлопнула дверь спальни. Геннадий появился неожиданно, как и положено призракам. Митя увидел силуэт за шторой, и сразу понял, кто за ней стоит — большой нос натягивал ткань, выпирая.

— В спальне, — донеслось до мальчика. — В дальнем углу комода.

Он онемел, а потом схватил с пола тапки и кинул их в штору. Геннадий пропал. Мать с бабушкой ничего не услышали — она спали, переваривая торт.

Утром Митя пошел в школу как ни в чем не бывало. В тот день он напроказничал — пустил по классу зевоту. Школьники раскрывали рты, склоняя головы. Учительница причитала, что класс спит, пока не зазевала сама. После уроков Митя побежал домой.

— Что-то случилось? — спросила бабушка, увидев запыхавшегося внука.

— Нет-нет, — сказал Митя.

— Чай будешь?

— Да, только руки помою.

Он направился в спальню. Свет пробивался сквозь красные шторы, и оттого вся комната была красноватого оттенка. Кровать, заправленная без складок, занимала почти все место. Рядом стоял белый лакированный комод. Митя подошел к нему, стараясь не шуметь, и потянул за ручку. Полка заскрипела и мальчик резко остановился. Решив не выдвигать ящик до конца, он засунул руку внутрь, осторожно смотря на дверь. Внутри было только бабушкино белье. В самом конце полки, сверху, Митя нащупал конверт. Он оторвал его, вытащил руку и увидел просвечивающее через тонкий лист семечко.

Открылась дверь.

— Ты чего тут?

***

— Еще и у тебя! — шепотом говорила мама.

— Я понимаю, — отвечала бабушка. — Половое созревание у него…

— Ты его бабушка!

— Да, неприятно… — бабушке было немного приятно.

Митя лежал в своей комнате, красный, как шторы, заплаканный и несправедливо наказанный. В два часа ночи, когда мама выключила свет и ушла в спальню, он поднялся с кровати, достал из-под подушки семечко и подошел к подоконнику. Вытащив из цветочного горшка кактус, выкинул его в окно, положил в землю семечко и обильно на него поплевал, боясь выйти за водой.

Утром ничего не проросло. Расстроенный Митя вытащил семечко и пожалел, что выкинул кактус. Под растерянным взглядом матери он позавтракал, сел в автобус и поехал в школу, не говоря ни слова. Домой тоже ехал на автобусе. Вышел на переполненной остановке и направился к дому через гаражи. Начинался закат, облака висели непропорциональными кусками. Митя всматривался в темные коридоры ржавых гаражей и шел все медленнее. Ему казалось, за поворотом ждет что-то неуловимое и неразгаданное, но на деле там всего лишь затаилось будущее. Оно предвкушало само себя, и оттого так странно пахло. Митя застегнул куртку, свернул налево. Рот стал медленно открываться, будто в нем нарастал невидимый кляп.

Огромная деревянная жаба с гребнем на спине сидела у разбитых жигулей. Трое мужчин водили по гребню большой деревянной палкой, издавая рокочущий звук. Митя сморщился, закрыл руками уши и пошел домой другим путем.

Дома мама наложила ему непомерно большую порцию котлет — они громоздились на горе гречки и нельзя было насадить их на вилку, ничего не просыпав.

— Я уже три тарелки съела, — мама погладила раздувшийся живот.

Бабушка сидела рядом и смотрела в газету, как в телевизор, водя глазами по непредсказуемой траектории. Митя съел две ложки гречки, забежал в комнату, выкинул семечко в окно и укутался в одеяло.

Он проснулся под вечер от странных звуков за дверью. Казалось, по квартире летали летали сухие листья, царапая пол. Потом шум стих и листья захрустели под чьими-то ногами. Повернулась ручка, дверь начала открываться. Митя почувствовал, как в трусах что-то закололо и нащупал семечко. Дверь захлопнулась, хруст пропал. В комнату забежала сонная мама, включила свет, осмотрелась и спросила, куда подевался кактус, подаренный ее покойным братом.

Под крики матери Митя мысленно соглашался с собой, что во всем виновато проклятое семечко. «Надо срочно посадить его», думал он. «Наверняка, тот безымянный родственник тоже мучился от этого. Может, это был мой отец? А что, если я ничего не посажу? Обо мне тоже забудут?». Митя схватился за нос.

***

На следующий день ему повезет, как везло мало кому, и история эта оборвется досрочно. Митя будет идти по городской площади, мимо велосипедистов, родителей с колясками, влюбленных подростков, спящих на лавочке пьяниц, студентов, поющих во все горло: «…детства моего чистые глазенки, съели вместо устриц алчные бабищи…». Проходя мимо цыганки, он засунет руку в карман и крепко схватится за свои сто пятьдесят рублей, а когда достанет руку — случайно выронит семечко. Из-под брусчатки послышится шум лезущих из глубин корней. Дерево появится за секунду.

Велосипедисты остановятся, родители с колясками поспешат уйти, влюбленные подростки в страхе обнимутся, и только бомжи со студентами ничего не услышат. Пройдет меньше минуты, и все увидят посреди городской площади огромную березу с огромными листьями и застывшим на стволе соком, словно пролитым из ведра.

Но Митя увидит другое. Никакого денежного дерева не появится. На концах гигантских ветвей, в толстых ржавых рамках будут висеть портреты родственников. И только один пустой портрет, рядом с Митиным, начнет проявляться, пока не проявятся полностью — в ржавых рамках, на могиле и в фотоальбоме.