Комолово. Рассказы. Валет треф

Я сетую на то, что колода плохо перемешана, лишь до тех пор, пока не придет хорошая карта.

— Джонатан Свифт

Этот случай, если не сказать иначе — удивительный эпизод, — произошел в Комолово 7 декабря 1913 года. В то время газеты полнились известиями о жутких событиях, шедших чередой уже год: в городе закалывали людей.

В самый разгар необъяснимых убийств, когда на обледенелых улицах то и дело находили трупов с узкими ранениями от стилета, на дымный перрон комоловского вокзала сошел Михаил Никитич Полычев — совсем не сыскной, и, упаси бог, не филёр.

Картежник.

А вот встретил его, как раз таки, околоточный надзиратель, чиновник городской полиции, Ефим Николаевич Лонин — низкорослый мужчина в темно-зеленом мундире и фуражке с лакированным козырьком. Завидя Михаила Никитича — худого человека с острыми скулами — он расставил руки в стороны.

— Миша!

— Ефим Николаич!

Они обнялись крепко, по-братски.

— Сейчас же в кабак! — сказал кто-то из них, и уже неважно, кто.

Они оба об этом думали.

В кабаке было жарко и полно народу. Приятели сидели за потертым столом и опустошали штоф. Это была их первая встреча за четыре года. Познакомились они давно, в Томске, когда едва окончивший школу полицейских урядников молодой Ефим проигрался в карты на квартире своего преподавателя. Чудным образом там оказался и Михаил — к образованию, и, тем более, к государственной службе, отношения не имевший. Взяв под свое крыло неудачливого выпускника, он отыграл долг, а когда дело дошло до обвинений в шулерстве, ему помог уже Ефим. Это их сплотило.

— Ты снял бы… — Ефим Николаевич указал на кулон с синим сапфиром, украшавший безродную шею товарища.

— Нет. Это моя удача.

— Ну, смотри. Сам знаешь, что в городе творится.

— Может, это межрайонцы с цепей сорвались?

— Чушь. Не станут они простых людей убивать… Ладно, что о них… Нового-то ничего не выдумал?

— Сначала старое! — Михаил Никитич запустил руку под жилет и вытащил колоду «Русского стиля». Достал четыре валета, перетасовал их, закрыл глаза и показал одну карту Ефиму Николаевичу. — Запомнил? — потом открыл глаза, снова перетасовал и вытащил валета крести. На карте в полевом костюме был изображен Великий князь Михаил. — Она?

— Уж больно просто!

Эти слова раззадорили Михаила Никитича, и через полчаса у стола образовалась толпа. Все смотрели на фокусы, следили за ловкими руками опытного кардистри и каждый раз изумлялись. За два карточных трюка Михаил Никитич просил две кружки пива — себе и другу. Жонглируя колодой, он показывал вещи настолько чудесные, что некрещеные перекрестились.

В очередной раз дав зрителям выбрать карту, Михаил Никитич положил ее лицом вверх и расписался карандашом. Затем убрал в середину колоды, щелкнул пальцами, снял верхнюю карту и поднял над головой червовую даму со своей росписью. Люди вскрикнули и, ухмыляясь, стали переглядываться. Один мужчина крикнул:

— Ты энтими картами-то играешь? Или тока тасуешь?

Пьяный Михаил Никитич поднял взгляд. Худющий, худее его самого, лысый каторжник с парой зубов и татуировкой, выглядывающей из-под ворота, не стесняясь, смотрел на кулон. Михаил Никитич икнул.

— Извиняй?

Завязался спор.

—

Перепивший Ефим Николаевич отговаривал друга идти туда. Теряя мысль, он напоследок сказал:

— Мне на дежурство надо… Слышишь? Не иди никуда…. Вот ключи от квартиры. Туда иди… — он тяжело моргнул и, пошатываясь, побрел в отдел.

***

Спустя час, в полуразрушенной пристройке у Приплачущей церкви, рядом с кирпичным камином, подтапливаемым «Русским словом», арестанты слушали Михаила Никитича.

— Игры в карты — древнейшие игры! А самое загадочное в них, как и во всех загадочных вещах, — невозможно выяснить, откуда они появились. И я спрашиваю вас: не дьявольская-ли это выдумка — карты!? Ведь за червами, бубнами, пиками и трефами раньше стояли совсем иные вещи — духи огня, повелители воздуха, властители воды и владыки подземного мира. А вот вам еще деталь: замечали ли вы, господа, что четыре масти — это четыре времени года? И что вы скажете на то, что пятьдесят две карты — это точное число недель в году, а пятьдесят третья карта — джокер — високосный год?

— Таки сыграем? — предложил Потап — старый бродяга и умудренный криминальным опытом человек.

— Дельно! «Вист»? — Михаил Никитич обвел взглядов немытых каторжников. — «Дурачки»?…

— «Дурачки», — сказал Архип — знаменитый в узких кругах майданщик.

— Но первое — ставки, — заметил Потап.

Арестанты положили на аршиновый коврик бронзовую брошку в виде бабочки, ржавый ножичек и железное кольцо с крестом-печаткой.

Михаил Никитич похлопал себя по карманам, но Архип его остановил:

— Нет-нет. Клади кулончик.

— В известной степени, это моя удача…

— А ты не снимай.

Михаил Никитич посмотрел на молчавшего все это время Игната — молодого человека, судимого за подделку монет. Тот без интереса принял взгляд картежника.

— Что-ж, давайте… Но коли выиграю, играю на выигранное.

И схлестнулись два мира: тюремный и картежный. Стали играть самодельными картами, передавая по кругу бутыль водки. Михаил Никитич первым «вышел» из партии, дождался ее окончания и забрал ножичек проигравшего Архипа. Архип положил на коврик облезлую бобровую шапку.

Следующие три партии, казалось, совершенно случайно, но на деле — мастерски, — вновь выиграл гость. Рядом с ним образовались два подстаканника, cпичница и фуфайка.

В пятой партии первым «скинул» карты Потап. За ним Архип. Михаил Никитич остался против Игната. Червонный король упал на червонную даму и молчаливый парень, до этого выбывающий из игры вторым, передал проворному картежнику брелок-свисток, цена которому была ровно двадцать пять копеек.

Допивая водку, они сыграли еще несколько раз. Порядком захмелевший Михаил Никитич имел, помимо вышеупомянутого: сломанный портсигар, браслет с маленьким якорем, брелок с лилией и щипцы для сахара. Распихивая выигрыш по карманам, он сказал:

— Нечего расстраиваться — сегодня вы мне, завтра я вам…

— Принимай поздравления, — бросил Потап.

— Друзья, продолжил бы, но время позднее…

И он ушел непобежденным.

—

Лежа в постели Ефима Николаевича, картежник наслаждался приятной сонливостью и слабостью в ногах. «Пускай я не имею высокого чина, — думал он, — скудно живу и чего-то не понимаю в жизни, зато я возмутительно хорошо играю в карты. Ведь куда приятнее быть умелым, но бедным картежником, чем неумелым, но богатым городским головой. А профессионалы — неважно, крупных ли, мелких ли дел — в сущности своей, равны друг другу».

И словно подтверждая его слова, оранжевый рассвет с незашедшей луной, уравнял всех.

—

В это время в пристройку у Приплачущей церкви вернулся Архип.

— Недалеко наш игрец, — сказал он, — у чайной лавки, в соседнем доме.

Потап тасовал карты. Пьяные уголовники готовились к пугающей забаве — играть на людей, когда не осталось барахла для ставок.

Две партии. Двое проигравших. Одна пустая бутылка, решавшая, кто убьет человека.

Первая раздача, самая напряженная, закончилась банально. Первым, как обычно, вышел Игнат. Потап скинул Архипу бубнового туза, затем тройку пик и остался без карт.

Сразу началась вторая партия. Игнат был спокоен — он знал, что отлично играет. Однако мастерство уступило везению, и первым закончил Потап. А дальше все было просто: тузы были в «битом», у Игната осталась последняя карта, десятка «треф», но ход был не его. Архип кинул трефового валета. Игнат обреченно принял карту и получил вдогонку еще одну — короля червей.

Без лишних слов Потап положил на коврик бутылку и крутанул ее. Недолго вертясь, она указала на туда, где никто не сидел, но с небольшим уклоном вправо. В сторону Игната.

— Вот и твоя очередь, — сказал Архип, — гнать кровь из носу!

Потап достал из-за печи складной стилет — единственное, на что они никогда не играли — и протянул его молодому человеку.

— Архип проводит.

—

На улице стоял утренний туман, будто предвещая человечью смерть. Игнат зашел в многоквартирный деревянный дом и постучал в центральную дверь. Никто не открыл. Постучал еще. Хотел забарабанить, но испугался, что проснутся соседи.

Михаил Никитич скорчился от солнечного света. Хотелось пить. Он поспал меньше двух часов и с перепоя чувствовал себя ужасно. Кто-то стучал в дверь. «Ефим вернулся», — подумал он и пошел к двери.

На пороге стоял Игнат. Михаил Никитич протер глаза. Молодой уголовник затащил его в комнату, прижал рот рукой и подставил к горлу клинок.

— Что хочешь? — промычал перепуганный Михаил Никитич.

— Кулон, — ответил Игнат.

— Лучше убей!

Лезвие уперлось в кадык.

— Ладно! Ладно!

— Слушай внимательно… Я проиграл тебя. Не знаю, как так вышло… Но я не мокрушник. Поэтому отдавай кулон и исчезай. А если вздумаешь рассказать кому-то — будешь жить с позором. Ради твоей шкуры я нарушил карточный долг, — он убрал лезвие,— снимай или сам сниму.

Михаил Никитич сорвал с шеи кулон и кинул в Игната. Шмыгнул носом и сказал:

— …спасибо.

В комнату вошел Ефим Николаевич Лонин.