Жребий брошен Жребий брошен Глава 3

Глава 3

Войдя в вагон-ресторан, Глен наконец осознал, насколько голоден. Он не ел ничего со вчерашнего дня, даже не выпил утренний кофе на вокзале. Найдя себе столик — Глен теперь подсознательно выбирал места так, чтобы сидеть спиной к стене и видеть все пространство помещения. Он расплатился за ужин с официантом, который был конечно же не в курсе причины остановки поезда, но со смешком предположил, что возможно у них закончился уголь. Вскоре тот принёс сержанту горячий томатный суп, перелитый в эмалированную миску из консервной банки и пару сэндвичей с холодной индейкой и майонезом. Затем официант принялся собирать заказы у стремительно прибавляющихся пассажиров, которые как и Глен решили искать ответы и ужин в вагон-ресторане. Почти доев густеющий по мере остывания ароматный суп, стремительно превращающимся в томатную пасту и один из сэндвичей, внимание Глена привлёк молодой человек. Оперевшись на спинку стула стоящего напротив стола, за которым ужинал сержант и вежливо, но необычно растягивая слова спросил — можно ли ему присесть, так как все остальные места уже заняты. Хоть парень и пытался говорить в вежливой манере, но его поза, внешний вид и то, как он привалился на спинку стула указывали на то, что родился он в глубинке. Глен ответил, что не против и парнишка, лет шестнадцати на вид, уселся напротив, положив перед собой свёрток с сомнительным содержимым. Поймав на себе пытливый взгляд сержанта, парнишка смутившись объяснил, что это его ленч. Он взял его из бара в Орлеане, где работал этой осенью посудомойщиком.

— Кушаю, что подвернется, мистер. — Объяснился паренёк, — На жалованье посудомойщика особо не попируешь, дак еще и матушке со стариками надо деньжат привезти, Рождество жеж скоро.

Сержант понимающе кивнул — таких ребят было хоть отбавляй. Не сиделось им в своих родных городках. Им казалось, что трава зеленее везде, где их нет. И по простой логике она должна быть зеленее на юге, в замечательном городе Новый Орлеан.

— Глен Уайд, — Ответил сержант на объяснения посудомойщика. Парнишка, смутившись еще сильнее, поспешно представился в ответ.

— Том Гилган, сэр, из Братлборо.

Воспользовавшись паузой, которая представилась Глену пока парень разворачивал сверток из подмокшей газеты со своим ужином внутри, доел остатки супа и второй сендвич. Сержант собрался распрощаться со своим собеседником и вернуться в купе. Парень, печально опустив массивные для своего возраста плечи склонился над раскрытым свертком. Его ужин выглядел как неудавшийся плод любви переваренных овощей и ледяной тушки рыхлой рыбы. Подняв взгляд от этого удручающего зрелища Том спросил, не знает ли сержант, почему поезд стоит. Глен ответил отрицательно и собирался уже подняться, но услышал как парень пробурчал себе под нос, что это наверняка из-за того богача, который ехал с ним в купе. Сержант опустился обратно на стул и нахмурившись переспросил парня, о каком богаче тот говорит. Имеет ли он ввиду джентльмена в черном костюме. Парнишка поджал губы, продумывая слова наперёд, чтобы не запинаться во время ответа, рассказал о джентльмене во всем черном с серебряными часами на серебряной цепочке, прикрепленной к одной из серебряных пуговиц жилета. По словам паренька тот сидел словно статуя всю дорогу и даже не моргал. Затем он вдруг поднялся, скрипнув по полу своими туфлями с серебряными носами и как-то дерганно — Том продемонстрировал движения руками, словно те были заклинившими дышлами паровоза, покинул купе. Вскоре после этого поезд остановился.

— Может это никак не связано, но кажется он изволил сойти, — подытожил парнишка, угрюмо глядя на свой ужин, медленно расползающийся по газете.

Глен лишь задумчиво хмыкнул в ответ, вспоминая удаляющийся от поезда силуэт. Он склонен был поверить в рассказ парнишки. Сержант попросил официанта, забирающего его поднос с опустевшей посудой повторить свой заказ для юноши напротив. Получив деньги, официант удалился ловко маневрируя между заполненными столами. Глен поднялся, обогнул стол, положил ладонь на плечо парнишки и поблагодарил его за информацию, сказав перед прощанием, что с подобной наблюдательностью и вниманием к деталям из того может выйти хороший полицейский. Сопровождаемый благодарным взглядом парнишки, сержант Уайд покинул переполненный и шумный вагон-ресторан. Стоило Глену махнуть ему рукой на прощание, как эмоции на открытом лице парня мгновенно сменили друг-друга. Благодарность, смешанная с осознанием собственной полезности сменились на озадаченность и страх, но Глен уже потерял интерес к собеседнику и направился в купе. В теплый коридор вагона, озаряемый мягким светом электрических светильников под маленькими стеклянными абажурами сквозь застекленные окна неистово рвался ледяной ветер. Снаружи, в темном поле, которому не было края, колыхалась высокая трава. Глен какое-то время смотрел за танцем мириадов колосков, тускло поблескивающих в свете серебряного диска луны, висящего высоко в небе и вдыхал прохладный сквозняк, просачивающийся сквозь неплотно прилегающее к потемневшей от времени деревянной раме стекло. Наконец очистив легкие от от табачного дыма, которым был заполнен вагон-ресторан, Глен сфокусировал взгляд на своём отражении в окне — заметно похудевшее, с темными кругами под глазами, как у диабетика. Бледное лицо исказилось в невеселой улыбке: — хреново выглядишь дружище, — Подбодрил себя сержант. Затем виновато оглянувшись, он сделал вид, что откашлялся в кулак и потерев пальцами заросший щетиной подбородок. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь увидел, как он разговаривает сам с собой, ну и стыд. Опуская руку, пальцами которой он скреб жесткие светлые волосы на лице, Глен увидел на ладони нечто, принятое им за пятно от томатного супа, который он недавно с таким аппетитом съел. Развернув ладонь к себе он положив на нее большой палец другой руки в стремлении стереть пятно, но замер как парализованный. Почти всю ладонь занимала наполовину зажившая рана странной формы. В некоторых местах чёрная короста уже сменилась гладкой рубцовой тканью, белизна которой переходила в розовый, а затем в бордовый, там где ожог еще был свежим. Сжав вдруг пронзённую болью ладонь Глен стремительно добрался до купе и запер за собой дверь. Опустив все шторки на окнах, ведущих в коридор, он повалился на свое место и закрыл глаза. Ожог, полученный им в последнем кошмаре несомненно был реальным. Волны тупой боли накатывали вверх по руке и мучительно дергали нервы в плече. Сержант снова принялся глубоко и быстро дышать, подавляя приступ паники. Слюна вылетавшая при резких выдохах сквозь плотно сжатые зубы, попадала на сиденье у противоположной стены купе. Наконец успокоившись, Глен вытер подбородок тыльной стороной здоровой руки и снова взглянул на свою ладонь. Наполовину заживший ожог в виде колеса телеги с восемью спицами пульсировал жаром. Как же он раньше не заметил этого и как не почувствовал боли спустя столько времени после пробуждения. Вот в чем была причина изменившегося лица парня в вагоне-ресторане, когда Глен на прощание махнул тому рукой. Какое-то время он тупо глядел на жуткую рану, принесенную им из сна — эта мысль вращалась змеей где-то на границах сознания, готовясь к прыжку, который с большой долей успеха мог непоправимо ранить и без того ослабевшую психику сержанта. Поезд тронулся и привычный шум реального мира вернул его из оцепенения. Сняв с полки над головой дорожную сумку, сержант достал из нее набор первой помощи и обработав руку спиртом, морщась от очередной вспышки боли перемотал ладонь бинтом. Змея на границе сознания извивалась шипя ему во внутреннее ухо. Она намекала на то, что сержант все еще не проснулся, что он спит и видит сон. Она внушала ему, что все вокруг нереально и проснуться можно лишь одним образом. Она здесь не для того, чтобы напугать его, а чтобы помочь. Он должен проснуться, если хочет вернуться в такой знакомый ему уютный мир. Мир в котором нет места странностям и ужасам неподвластным человеческому пониманию. Вернуться на свой островок безмятежности он сможет лишь разорвав все связи со сном.

— Лучше всего это сделать — убив себя, — Шипела змея, выползая из тени на меркнущий свет разума Глена, представая во всей своей ужасной красе. Ее чёрное тело словно выкованное из вороненой стали венчала плоская голова в обрамлении капюшона королевской кобры. Три серебряных глаза сверлили немигающим взглядом его душу, чтобы потом вложить в эти отверстия семена безумия, которые взрастут сразу же, оказавшись в столь плодородной почве. Парализованный страхом, сержант вытянул раненую руку в сторону змеи, пытаясь отгородиться от нее, но не верил, что это как-то поможет. Вера оставила его уже давно, но осознал он это только сейчас. Змея стремительно увеличивалась в размерах, питаясь его обреченностью. Нависнув над его угасающим рассудком, словно питон над светлячком, она на мгновение застыла и прекратила шипеть. Осознание этой заминки в подталкивании его к бездне отозвалось эхом в заброшенных коридорах памяти сержанта Уайда. Эти коридоры он никогда не посещал, они даже не принадлежали его сознанию. Они были там до его рождения, но хранили в себе память. Не его память и даже не память его родителей. Эти коридоры хранили память его далеких предков, чей пути освещали в ночи другие звезды. Клеточная память, передававшаяся из поколения в поколение, давно угасшая в заброшенных коридорах за пределами сознания вдруг начала оживать. Глен оказался в одном из таких коридоров и разглядел картины бывших эпох, висевшие на покрытых пылью стенах. Он наконец вспомнил и испытал удовлетворение, похожее на то, когда умудряешься вспомнить название песни, фоном играющей в баре. Он сделал шаг вперед. Не в своём купе, где сидел неподвижно, закрыв глаза словно пребывая в трансе — он сделал шаг вперед у себя в сознании, увеличивая яркость его сияния. Змея подалась назад и ее шипение снова стало лишь звуком, издаваемым животным. Глен уверенно выставил вперед руку уже не страшась, что змея бросится и откусит ее. Теперь он знал, что символ, выжженный на ладони защитит его. Его губы шевелились, но слов он не знал, он лишь читал то, что было написано на картине в том коридоре памяти. Змея усыхала, корчилась, пока не уменьшилась до размеров аспида и бросилась наутек. Она скрылась во тьме, тонко шипя, грозясь вернуться вновь. Он был не против, теперь он будет на чеку. Сержант Уайд открыл глаза и сощурился от мягкого света лампы, освещающей купе. Все это время глаза его были так плотно закрыты, что теперь правую веку сводило судорогой от перенапряжения. Потерев дергающийся глаз он уселся поудобнее и снова взглянул на ладонь, где сквозь бинты проступили капельки алой крови. — Сильной крови, — вдруг подумал он и эта мысль не показалась ему абсурдной. На пороге безумия он вспомнил, как его далекие предки, жившие бездну веков назад боролись за выживание, а затем и процветание в мире полном чудес и кошмаров. Мифы и легенды древности, о которых он когда-то слышал отнюдь не были выдумками дураков. Тайные слова, которые шептали друиды в своих пещерах под изумрудными холмами Ирландии, знаки — которые рисовали кочевники на стенах погребённых под толщей песков городов в самом сердце аравийской пустыни имели огромный смысл и невероятную мощь. Сидя на кресле в купе Глен совершил больше открытий, чем за всю свою предыдущую жизнь. Он не умер в своем последнем кошмаре, но переродился. Теперь он верил в чудеса, а для того, чтобы чудеса работали, им нужна вера. Он открыл для себя новый ресурс, который поможет ему бороться и возможно поможет победить. Осталось добраться до профессора и узнать, где же взять столько веры и как укрепить сосуд для ее. Профессор Монтегрю точно знает как помочь и ему будет намного проще это сделать. Ведь сержант Глен Уайд уже познал основы и готов пройти углубленный курс подготовки. С этими воодушевляющими мыслями сержант погрузился в сон, который принесет ему покой, хотя бы на несколько часов.