Тем временем бард на сцене затянул весьма приятным голосом песенку:

Однажды прекрасной весенней порою
Влюбился в двергийку малец,
Но только согласья давать на женитьбу
Не хочет парнишки отец…

Янтар когда-то слышала эту же песню в вариации «влюбился в альвийку». Но бард, очевидно, на лету переделал сюжет под интересы самых перспективных слушателей. Расчёт оказался верным — компания двергов-торговцев отозвалась на творчество щедрым швырянием монет на сцену (кажется, Янтар видела даже золотую) и шумными комментариями в крепких двергийских выражениях.

Бард продолжил:

Бежать с своей милой из дома собрался
Парнишка младой наконец,
Но в тёмном лесу, там, где чудищ немало,
Во тьме поджидал их…

— Братья! — распахнув дверь, в трактир влетел какой-то местный, — там наших бьют говнюки с соседней улицы!

Добрая половина корчмы (включая барда), охваченая братским негодованием, подхватилась с места и устремилась причинять справедливость. В корчме стало немного потише.

Янтар вернулась наконец к письму и вывела на листе: «Привет, мама и папа! У меня всё отлично…»

К моменту, когда посетители начали возвращаться (судя по радостным возгласам — с победой), девушка уже дописала письмо. Сложила его, расплатилась за ужин и поднялась по деревянной скрипучей лестнице на второй этаж. В конце коридора была её комната, которую трактирщик охарактеризовал как «лучшую».

Янтар вошла и осмотрелась. От обычных трактирных номеров комнату действительно отличала пара деталей — чья-то пушистая шкура на полу у кровати (медведь?) и тканый коврик на стене над кроватью. Коврик был довольно поистрепавшийся, поэтому определить, что на нём изображено, было сложно. Янтар осмотрела коврик и предположила либо битву, либо попойку. В углу стояла бадья для купания; вода в ней уже успела остыть, но подогреть её было простейшим делом для чародейки. Стёкол в окне, конечно, не было — они и в Кандории-то были редкостью.