-Досье у меня есть,- напоминает Гаде, — в прошлом был жрецом, потом странствовал по деревням, просвещал всех о добродетели и благе, о необходимости дележа и прочее.

-Избавьте! – шипит  Алоизия. – Откуда их только берут?!

-Уничтожим! – решает Гедеон. – Да? Сможем же?

            Он заговорил первым. Но не о том речь его. Опять краткосрочное решение проблемы! Это понимает Ламарк, это понимает Гаде, и даже Алоизия, наверное, уже поняла, хоть и боится сказать об этом.

-Ну, ведь да? – Гедеон напрасно ищет поддержку.

-Не в Тиго дело, — возражает Ламарк, взяв на себя эту смелость, дерзость и преступление. Друзья, мои речи могут казаться вам преступными, но вы сами видите, как я скорблю от них. и всё-таки надо признать…

-Молчи! – Гедеон вскакивает. – Это невозможно! Он король, король!

-Он больше жрец! – рявкает Боде с неожиданной силой. Гедеон оседает в кресло, беспомощно моргая, оборачивается к Алоизии, — скажи хоть ты?

-Жрец на троне не к добру! – она морщится, но встаёт на сторону всеобщего блага, презрев собственное чувство и отвращение к себе самой.

-Да вы…да я…- Гедеон пытается найти слова. – Да кто?!

            Так гибнет человек. пытается сопротивляться верный слуга трона и в целом личность весьма порядочная. Но гибнет! Нельзя не погибнуть, когда уже были сделаны шаги к падению. Нужно лишь смириться и принять.

-Как насчёт принца Филиппа? – спрашивает Ламарк так быстро, словно уже не первый час обдумывает эту мысль. И так буднично, будто говорит о выборе варенья.