«А самое главное – за наивную дерзость!» — мысленно добавляет Клод, но наученный молчанию, только разводит руками, пока просителя тащат прочь по коридору, попутно затыкая ему рот: нечего голосить и клеветать.

            Клод смотрит вслед долго. пока не выходит из зала принцесса Адела – медлительная на всякий выход, и не выводит его из раздумий:

-Всё верно, — говорит она, — всё так и надо. Для народа. Тракт нужен народу. Мы не должны позволить разрушить этой связи.

            Она слегка склоняет голову, улыбается. А Клод вдруг замечает, какая она худая и угловатая, как уродливо коротка её шея, какие некрасивые у неё, словно соломенные волосы…безжизенные! И как весь лик её сер и неказист, как неровны её зубы, как тонки губы и сама она как безжизненная, бездушная.

            Клод смотрит на неё, будто бы видит впервые и удивляется, что мог столько о ней страдать. Но Адела иначе воспринимает его молчание и кокетливо дёргает плечом:

-Полно, друг мой! Всё давно уже остыло.

            И в эту минуту она права как никогда. Всё остыло. И сердце Клода, и сердце короля, и несчастный юноша – сын Гедеона…