Хрюкнув старшая дочь графини вытянула ножку в изящной лакированной туфельке, полюбовалась на неё и сказала:  

– Это уж совсем безумие. Однажды на окраине столицы, когда мы возвращались с виконтом из его загородного поместья, наша карета остановилась на перекрёстке. Было скучно, я смотрела в окно и мимо прошёл крестьянин с неопрятной бородой и его сын. Они катили тачку с какими-то овощами, наверное на рынок…  

– Ой! – вскрикнула я, больше от неожиданности, чем от боли когда иголка одной из портних коснулась моей кожи.  

– Ну ты, дура! – заорала на женщину графиня, а затем свернув веер ударила её им по лицу. – Глаза раскрой!  

– Извините ваша светлость, но вы же сами просили нанести последние штрихи прямо перед ужином, – портниха склонилась в низком поклоне, руки её дрожали. – Мы пришили кружева и ленты, но баронесса немного похудела после последней примерки и мы вынуждены…  

– Как смеешь ты оправдываться, несчастная! Опусти глаза, извинись и продолжай свою работу. Моли бога чтобы баронесса не осерчала на тебя!  

– Извините меня ваше сиятельство, я не нарочно, – слеза скатилась по щеке развернувшейся лицом к постаменту женщины и пересекла красную полосу на скуле оставшуюся от удара.

– Ничего страшного. Продолжайте пожалуйста.  

– Фи! Как вы мягкосердечны баронесса, – подала голос со скамеечки у окна младшая дочь графини – коротконогая пышка с непослушными волосами-пружинками. – С ними надо пожёстче, они другого не понимают. Неужели в вашей провинции с быдлом так мягкосердечны?