В конце концов, я не выдержала, и, ясно ощущая, что еще немного, и я просто эту девочку ударю, подбежала к Тамаре…
Тамара не отказала. Выслушав меня (с этой проклятой улыбкой), она занялась сотрудницей. И провела с нею весь день. Правда, девочка эта не пришла больше на работу, сочтя ее слишком сложной.
По итогу – Тамара потратила весь день впустую, но она ни взглядом, ни жестом, ни словом не упрекнула меня в этом. меня упрекала ее улыбка – как всегда ровная.
Я купила ей шоколадку. Тамара улыбнулась еще шире.
И мне стало еще гаже. Складывалось впечатление, что я вообще первая, кто отблагодарил ее, никогда не отказывающуюся помочь. И пусть это был только пустяк с моей стороны, она улыбнулась так, словно я ей премию свою отдала.
Да, Тамара всегда готова была помочь. Но, несмотря на это, обращались к ней редко. Ее улыбка заставляла чувствовать себя неловко. Я так вообще с того раза зареклась к ней обращаться.
Чувствовала себя на редкость отвратительно.
А потом все приглядывалась к ней. Смотрела на то, как уходит она в полном одиночестве на перерыв, и как также одиноко, улыбаясь, возвращается назад. У нее не было компании. Не знаю, были ли у нее дети или муж. Имела ли она животных? Знаю только, что она улыбалась каждый день, несмотря ни на что, всем нам.