-Но где обрести его? – тогда Абигор еще не понимал магических тонкостей и не знал, как кончится его собственная свобода.

-В окружающем мире, — Наставник развел руками, пытаясь будто бы охватить всё неохватное. – Все, что вокруг тебя – ветер, вода, земля, огонь…

            Ветер, вода, земля, огонь…свет, любовь, надежда – жизнь. Каждая из стихий отвергала Абигора.

            Ветер хлестал беспощадно, будто бы желал выбить душу из юнца. Вода буйствовала, показывая свое грозное начало и намекала: не лезь!

            Земля не была тверда и осыпалась под его шагом. Огонь опалял руки, но не подчинялся. Свет гас. Любовь насмешничала и даже надежда скручивалась в тлетворное ничто.

-Безнадежен! – отмахнулся Наставник со всем своим светлым отчаянием, — к следующей луне ты будешь отчислен.

            И от себя уже добавил шепотом, чтобы не услышали другие:

-Бездарность!

            И тогда Абигор слёг в нервной горячке. Жар распространился по его телу с пугающей быстротой и привёл за собою удушье, глаза резало от боли, от света – постоянное помутнение накрыло неудачливого мага, и он готов был провалиться в пустоту, когда вдруг наступил просвет.

            Тьма расступилась, открывая дорогу, но не Абигору, а Смерти, пожелавшей с ним заговорить. Она явилась к нему, болезненному, дрожащему и готовому к уходу, и заговорила вдруг с ним ласково.

            Это был язык древних воинов, шедших на последние битвы во славу чужого дома и сенаторов, принимающих роковое решение; проигравших и побеждающих правителей, отравленных и отравивших, выживших и ушедших – это был суровый и одновременно нежный язык.