Абигор протянул ему руку и Ронове, пронзенный такой серьезной и неожиданной речью, спешно пожал ее, но Абигор уже уходил.
Смерть держала его за горло своей железной рукой и спрашивала на языке всех искусств и материй, всех чувств и мыслей:
-Готов ли ты заплатить за свою жизнь?..
-Готов, — ответил Абигор на том же языке царей и рабов, которые умирали в одинаковых грехах и святостях.
Ронове стоял на коленях у тела своего, как он теперь точно знал, наставника, обожаемого кумира, и рыдал. Это были настоящие слезы, и настоящее горе. Единственное, что отвлекало его от погружения в полную скорбь – запах горелых пергаментов и чернил.
«На улице, что ли?..»-недоумевал Ронове и горькие слезы катились по его живому лицу.