Он решил, что не стоит рассказывать подробности, к тому же – вряд ли церковники ждут именно всех подробностей, им важен факт признания, а не детали. Им тоже нет смысла иметь великую тайну и держать такого опасного пленника.
Вальмар молчал. Маолас решил, что он обдумывает его слова и добавил:
-Если вам станет легче, я думаю, что годы страданий уже сняли часть вашей вины.
-Не станет, — Вальмар вздохнул. – Хороший ты человек, Маолас. Как Высший, конечно, дурной, но, так и быть, я сохраню твою тайну. Не стану говорить церковникам, что ты меня раскрыл…
Маолас не понял. Он потрясенно и сумрачно смотрел во внезапно осмысленные, лишенные горечи и тоски глаза древнего мага и не понимал, что произошло. Вальмар полюбовался его непониманием где-то минуту, а потом объяснил:
-Я давно все помню.
-Вы! – Маолас вскочил, оскорбленный и уязвлённый и тут же осекся от гнева, — а почему вы не сказали, если хотите прекратить свои мучения?
-А я сказал, — Вальмарк удобнее устроился у стены, служившей ему единственной опорой десятилетия. – Я сказал им, что помню. Рассказал, что все-все уже знаю о себе. Память она – зараза, коварная…
-Но…как же так…
-Очень просто, — Вальмарк нарочито зевнул, — понимаешь, если нет великой тайны, нет и опоры Церкви, а так, просыпается какой-нибудь Абигор, знаешь его? ну вот. Просыпается он утром и думает: «нет, я не пустое место, не просто церковник, который подчиняется королю, а у нас есть тайна. Я ее хранитель». С моим пленением и число послушников увеличилось. Всем хочется познать великую тайну Церкви. И пожертвования потекли и все на свете. И почет, и уважение – как же! Жертвуют, бедные, своей жизнью…
