Артур Ефимов проснулся еще до восхода солнца. Сонный взгляд его устремился в потолок, на белой глади которого извивались желтые разводы с тех самых пор, как старик, что жил в квартире наверху, упился водкой и уснул, позабыв о том, что собирался принять ванну. Артур лениво потянулся в постели и принялся искать сигареты, которые должны были лежать у кровати, если только их не убрала жена. Светлана имела отвратительную привычку всюду совать свой нос, чем сердила мужа и иногда даже получала пару тумаков, если Артур после работы заглядывал в пивную. Он давно собирался уйти от нее и заявлял друзьям, ударив стаканом по столу: «Сегодня же брошу эту корову! Вот увидите, вернусь домой и скажу, чтобы собирала вещи. Мало того, что она растолстела на двадцать пять килограммов, так еще и обозлилась хуже ведьмы. Стоит переступить порог, как тут же начинает вопить, что я опять сидел с вами». Но каждый раз, приходя домой, Артур заваливался спать. И история эта повторялась вот уже десять лет.
Поднявшись с постели, мужчина подошел к окну и чуть приоткрыл его. В комнату ворвался промозглый воздух ноября. Артур потянулся, опираясь на подоконник, вальяжно и не спеша, но вдруг подумал, что кто-нибудь может увидеть в окне его силуэт, и поспешил спрятаться в глубине комнаты. За последние пять лет его внешний вид изменился к худшему, так, что порой он сам себе напоминал одну из свиней, туши которых разделывал целый день на местном рынке. А иногда он так зацикливался на этой мысли, что испытывал чувство вины, потроша очередного борова, или же наоборот, резал его с ненавистью и презрением. Артуру нравилось это чувство. Ощущение власти и превосходства над чем-то мертвым, не способным противостоять ему. В этом он никому не признавался, понимая, что его наслаждение граничит с сумасшествием, и даже стыдился его, но каждое утро шел на работу с удовольствием.
Потребность возвышения, пускай даже над мертвыми свиньями, появилась у него еще в детстве, под влиянием, как считал сам Артур, его матери. Женщиной она была суровой и жестокой. Весила без малого сто двадцать килограммов. Сына она контролировала повсеместно: решала, что он должен носить, с кем дружить, что он должен чувствовать по отношению к отцу и самому себе. С мнением сына женщина никогда не считалась. Любое непослушание сурово наказывалось, а желание действовать самостоятельно подавлялось унижением и криками. Когда мать возвращалась с работы в дурном настроении, Артур и вовсе мог быть наказан лишь потому, что имел неосторожность оказаться рядом. В такие моменты мальчик тихо сидел в своей комнате, ожидая ее возвращения, и замирал, когда за дверью слышались ее тяжелые шаги.
Его мать была такой не всегда, и Артур даже помнил те времена, когда она встречала его, порхая в красном платье и улыбаясь. Но после того, как отец Артура бросил ее, связавшись с официанткой, женщина замкнулась в себе и озлобилась, а после начала заедать свое горе жареной картошкой, бесконечной лавиной котлет и шоколада. Через год ее не могли узнать даже родственники. Женщина свела на нет всякий уход за собой и часто не пользовалась даже расческой. Характер портился день ото дня, и вскоре люди стали избегать ее. Соседи относились к ней снисходительно, а дети дразнили, встретив на улице. Коллеги из столовой потешались над ней, а гордость и упрямство мешало признать, что отчасти она сама была виновницей такого положения в обществе. Только власть над своим ребенком и его испуганный трепет позволяли ей чувствовать свою значимость.
Когда Артур впервые пришел на рынок, куда его устроила мать, он боялся даже поздороваться. Руки его дрожали, а топор рубил так неуверенно, что напарник сказал ему, рассмеявшись:
— Хватит наглаживать ее, как свою женушку. Это просто туша! Ударь ее топором посильнее, так, чтобы кость сломалась.
— Но я…
— Что «я»? — Напарник оттолкнул его в сторону. — Смотри! — Парень крепко сжал рукоять топора и одним ударом перерубил бедро жирному хряку. — Вот так. Теперь сам.
Артур долго смотрел на тушу и не мог решиться. Ладони его вспотели. Сердце билось так сильно, что глухой стук его отдавался в ушах. Наконец он собрался с духом и обрушил топор. Холодная плоть мягко растеклась по обе стороны топорища. И вдруг Артур ощутил что-то новое. Впервые в жизни он оказался способен повлиять на события, а не просто безвольно подчиняться их течению. Он ударил снова. Еще одна волна уверенности и всесилия. Удар. Глухой стук топора о разделочную доску. Артур замер. Он впервые чувствовал себя человеком — вершиной пищевой цепи.
Артур любил свою работу. Любил видеть на лицах людей смущение и оттенки ужаса, когда он с напускной безразличностью и немного жутковатым взглядом, который отрабатывал, стоя перед зеркалом, чуть нахмуривал брови и говорил: «Я мясник». Особый эффект эта фраза имела на юных девушек. И когда Артур видел, что какая-нибудь впечатлительная особа поглядывает на него со страхом, он принимался за нее и весь вечер ходил вокруг, как бы невзначай давая понять, что распотрошить мертвую свинью для него — столь же обычное дело, как и чай по утрам, что руки его без дрожи перерубают хребты, а взгляд, неизменно твердый, он не отводит даже в самые жуткие мгновения. Артур так часто разыгрывал эту роль, что в какой-то момент и сам поверил, что является высшим существом, не способным испытывать жалость к тем, кто ниже и слабее. А спустя несколько лет он уже был совершенно уверен, что нет никакой разницы между человеком, которого он встретил сегодня на улице, и свиньей, лежащей на разделочном столе. Он знал, что ему хватит хладнокровия разделать любого встретившегося ему прохожего, и чувствовал превосходство над всем, живым или мертвым. Но откровение свое он хранил глубоко в себе, для большинства оставаясь все тем же тихим парнишкой, который боялся сказать и слово.
Тогда Артур все еще жил со своей матерью, пребывая в ужасе от одного лишь ее недоброго взгляда, но уверял себя, что испуганный мальчик — это лишь маска, под которой таится хладнокровный мясник. Он мечтал освободиться, явить свое новое «я» этому миру, но мешала этому мать — она подавляла его, знала обо всех его слабостях и помнила, как предательски тряслись его колени. Она присутствовала в его жизни, как огромный обелиск, возведенный его унижениям. Артур по-прежнему пресмыкался перед этой женщиной, пытался всячески задобрить ее, но втайне желал ей скорейшей смерти, зная, что сможет возвыситься над ней, лишь увидев ее мертвое тело. Только тогда он сможет стать по-настоящему важным, уверенным в себе человеком.
Мать Артура умерла одним холодным февральским утром от обширного ишемического инсульта. Сожалений он не испытывал. Чувствовал себя легко и раскрепощенно. Даже на похоронах настроение его не ухудшилось. Но ему и не пришлось изображать скорбь, ведь проститься с его матерью никто не пришел. Теперь Артур был уверен, что никто уже не сможет помыкать им, как прежде.
И вот одним ноябрьским утром Артур, как обычно, проснулся с похмелья, с трудом поднял свое тело с постели и пошел в ванную. У зеркала, заляпанного брызгами зубной пасты, он долго рассматривал свой обвисший живот. Он часто думал о том, что ему пора привести себя в форму, но не готов был начать делать хоть что-то; к тому же это волновало его не так уж и сильно, и безобразную внешность он списывал на естественные возрастные изменения.
Из дома он вышел довольным. Спустился по грязной улочке к кленовой аллее. Пройдя сквозь парк, где опавшие листья прели в лужах, Артур вышел к небольшой площади, за которой бурлил под моросящим дождем вечно беспокойный рынок. В раздевалке на обломанном крючке его ждал засаленный халат. У разделочного стола — топор с треснутой рукоятью. День этот ничем не отличался от множества остальных. Артур уже давно привык жить автоматически, совершенно не думая о том, что он делает. Он просыпался и шел на работу. Вечером отправлялся в бар, напивался, возвращался домой и кричал на жену. Если настроение было ни к черту, дело доходило до рукоприкладства. После Артур валился спать, и все начиналось по новой.
Закончив работу, Артур вышел на улицу. Он свернул в подворотню, чтобы срезать путь и побыстрее дойти до заведения, где его ждали приятели. Шел мужчина не спеша, в основном потому, что быстрая ходьба вызывала у него одышку, но еще Артуру казалось, что так он выглядит солиднее и бесстрашнее. Мысль эта так занимала его, что мужчина не заметил, как оказался возле компании подростков. Он не счел нужным сворачивать из-за кучки молокососов и с надменным видом толкнул одного плечом. Артур ждал, что юноша извинится, но тот лишь злобно зыркнул на него.
— Ты что, слепой? — возмутился Артур.
— Что?
— Ты тупой? С первого раза доходит плохо?
Артур был уверен, что сопляк отступит. Он горделиво поднял голову и готов был уже идти дальше, но вдруг оглянулся и увидел, что компания окружила его. Он вдруг понял, что ему ни за что не справиться с шестью подтянутыми парнями. Артуру стало страшно. Впервые со дня смерти матери его колени задрожали. Парень, которого он толкнул, схватил его за рукав. Артур хотел попросить прощения, но от страха не мог вымолвить ни слова. Парни сжимались вокруг него все плотнее. Юноша взял Артура за грудки и нанес мощный удар лбом в переносицу. Артур взвизгнул. Его опухлое лицо скривилось от боли. «Ребята, не надо! Я не хотел…» — еле вымолвил он. Но парень ударил снова. Артур упал на землю, удары посыпались на него один за другим. Вдруг парни остановились, и один из них схватил его за волосы:
— Еще есть вопросы? — Юноша смотрел на него с ухмылкой. Лицо его замерло в отвратительной гримасе. Артуру казалось, что это лицо — самое ужасное, что ему доводилось видеть. — Я так и думал, — сказал он и напоследок презрительно бросил: — Свинья!
Артур сжался клубком и долго не мог поверить, что избиение наконец-то прекратилось. Когда мужчина поднял голову, от компании уже не осталось и следа. Он осторожно поднялся на ноги и, осознав, что кто-то мог увидеть его позор, начал испуганно озираться и успокоился, только когда убедился, что он здесь один. Артур хотел было пойти дальше, но заметил, что из носа течет кровь, а затертая кожаная куртка перепачкана грязью. Появиться перед своими друзьями в таком виде Артур не мог. Он много лет потратил на то, чтобы они считали его человеком сильным и безжалостным. И если они узнают об избиении кучкой подростков, его авторитет будет потерян, и тогда придется снова стать испуганным маленьким мальчиком, которого Артур похоронил вместе с матерью.
Прежде чем показаться перед людьми, Артур уничтожил все следы случившегося в подворотне. Зашел в бар с показным безразличием. Скинул с себя куртку и уселся за столик в углу, широко расставив ноги. На его приход приятели отреагировали скупо, впрочем, как и всегда. Но Артуру казалось, что он был для своих друзей фигурой значимой. Он был уверен, что к его словам прислушиваются, а сила его характера заставляет относиться к нему с опаской. Друзья же считали его просто нелепым толстяком, который всеми силами пытался набить себе цену, а его привычка напускать на себя зловещий вид и вовсе их забавляла. Артур никогда не замечал этого, потому что думал только о себе.
Но в тот вечер он впервые стал наблюдать за тем, что происходит вокруг, и вдруг с ужасом обнаружил, что никто не обращает на него внимания. Ему казалось, что друзья каким-то образом узнали о том, что случилось с ним сегодня, и лишь ждали момента, когда он уйдет, чтобы вдоволь посмеяться. Артур не мог позволить этому случиться. Он должен был что-то предпринять — представить им свою версию, которая не будет очернять его, а возможно, даже преподнесет случившееся в выгодном свете.
— Вы представляете — начал он, придвинувшись ближе, — ко мне сегодня пристала шайка сопляков.
Мужчины умолкли и направили взгляды на Артура. Слушать его байки никто не хотел, и потому они не решались нарушать тишину, боясь, что это вызовет у Артура желание рассказать все как можно подробнее. На минуту за столиком воцарилась тишина. Наконец один из приятелей не выдержал и саркастично сказал:
— Расскажи, ведь нам так интересно.
Артур же принял его предложение всерьез и поспешил продолжить.
— Иду я, значит, в бар… — Тут мужчина сделал паузу, чтобы внести в историю немного интриги. Приятели, поняв, что избежать россказней Артура им не удастся, беспомощно откинулись на спинки стульев. — Вы же знаете, — продолжил он, — меня мало что волнует. И вот иду я, как вдруг какой-то щенок врезается прямо в меня. Я не стал делать из этого проблему. Я человек мудрый и рассудительный. Но он решил, что я должен перед ним извиниться. Вы представляете? Так еще и его дружки, как гиены, начали заходить со спины. Тогда уже у меня не осталось выбора. Я хорошенько примерился и ударил наглого щенка правой. Он тут же рухнул. Еще один пытался было кинуться на меня, но я взял его за шиворот и бросил на землю. — Артур выпятил грудь. — Подумать только, и откуда у этих молокососов столько наглости?!
Компания снова молча уставилась на него. И тут Витя Захарин, который был уже изрядно пьян, спросил:
— Если все так и было, что тогда случилось с твоим лицом?
Артур осторожно посмотрел на свое отражение в бокале и ужаснулся. Под правым глазом растекался, как чернильная клякса, багровый синяк. Артур сделал глубокий вдох, пытаясь не терять самообладания:
— Наверное, зацепил локтем тот, кого я опрокинул на землю. Я, если честно, даже не заметил.
Захарин рассмеялся:
— А может, они все-таки тебя отделали?
— Ты хочешь сказать, что я вру?! — возмутился Артур.
— Я хочу сказать, что ты все время городишь какую-то чушь.
Приятели злорадно заулыбались.
— Ты бы лучше прикрыл свой рот. — Эту фразу Артур произнес медленно, четко выговаривая слова. Ему казалось, что это поможет осадить оппонента. Но Захарина его угроза ничуть не испугала.
— И что ты сделаешь? Будешь корчить из себя хладнокровного мясника? Ты даже жену свою приструнить не можешь!
— Я сказал — закрой рот! — повторил Артур уже не так уверенно.
— Знаешь что? Свалил бы ты лучше отсюда!
Артур рассвирепел. Он знал, что если прямо сейчас не заставит Захарина замолчать, никто за этим столом уже не будет уважать его. Он сжал кулаки, хотел уже было броситься, но вдруг в голове его раздался голос юноши — «Ты просто свинья!» — и Артура сковал страх. Он был напуган так сильно, что не мог даже смотреть на Захарина. Схватил свою куртку и выбежал прочь.
Как добрался до дома, Артур не помнил. Жена встретила его настороженным взглядом.
— Ты почему так рано? — грубо спросила она. Голос ее словно пробудил Артура ото сна. Он оправился, выпрямил спину и совершенно спокойно ответил:
— Тебе какое до этого дело? Лучше погрей ужин.
— Неужели ты трезвый? — Светлана развела руками. — Такого я точно не ожидала. — И тут она заметила синяк на его лице. — А это у нас что? Наконец-то кто-то разбил твое мерзкое лицо!
— Заткнись! И неси еду! — закричал Артур, сжимая кулаки. — Иначе я сейчас разобью твое!
Светлана рассмеялась.
— Пожалуйста. Сегодня мне уже ничто не испортит настроения. Этот синяк на твоем лице будет греть мне сердце еще очень долго. А теперь иди и жри.
Артур беспомощно разжал пальцы.
Следующим утром, придя на работу в отвратительном настроении, Артур, как обычно, надел свой засаленный халат, подошел к разделочному столу и взял в руки топор с треснутой рукоятью. Он подтащил ближе тушу, замахнулся, но ударить не смог. Артур мог думать только о том, что место ему на разделочном столе среди остальных свиней.
Читать продолжение: https://www.litres.ru/book/igor-nadezhkin-32441592/provincialy-68898483/
