— Надо же ты какой. А я думала, что хочешь его съесть. Гнала от клетки, ругала. А ты друга себе нашел. На, кушай супчик. Она опустила его на пол рядом с миской, и поглаживая его по спине. Степкина песня изменилась. К громкому мурлыканью добавилось несильное похрюкивание.

— Мой же ты певец, последний раз проведя по спине сказала Татьяна. Ну кушай, кушай. Она взяла со стола хлеб, отломила кусочек, просунула в клетку и поднесла его Мотьке. Последние дни он хоть и плохо, но ел. Сегодня даже не стал нюхать еду. Она положила кусочек хлеба рядом с хомяком, и села за стол.

— Мотька заболел, сказала она, отправляя ложку с супом в рот.

— Я знаю мама. Пока ты была на работе, я пробовала его кормить. Он не стал есть.

— Ты так спокойно говоришь об этом. Тебе, что, Катя его совсем не жалко?

— Жалко, ты же знаешь. Он старенький. Ты же его не можешь вылечить от старости?

— Нет, не могу.

— И что мне теперь выть? Буду плакать, когда умрет. Зачем заранее плакать? Теперь вон каждый день люди умирают. Скоро и мы умрем. Или от бомбы, или от голода, или от холода.

— Что ты такое говоришь Катенька? Татьяна встала, подошла к дочери, обняла ее. Откуда такие мысли?

— Сегодня слышала. Недалеко от нашего окна почтальонша баба Варя, с тетей Зиной из соседнего дома разговаривали.

— А как же ты услышала?

— А я окно приоткрыла, хотела Степу позвать, а они там разговаривали, как раз о нас.