Вскоре после этого Вика приехала на фургоне и отвезла нас за город, на эту ферму. Здесь много заразившихся. Большинство уже осознали себя — мы живём в большом ангаре, и раз в день нам положена прогулка. Волонтёры называют это «реабилитацией». Гулять можно только рядом, по полю, до высокой ограды из рабицы. И только если пасмурно, потому что солнце ускоряет разрушение тел. Летом приходилось постоянно сидеть в помещении, а сейчас уже осень, так что мы выходим почти каждый день. Скоро будет зима. Я даже вспомнила, что такое Новый год. Вика говорит, я делаю успехи.

Однако я всё ещё не поняла, стоит ли радоваться, что мы со Славиком проснулись от забытья. Когда смотрю на новичков — бессознательных, их держат в отдельной клетке, потому что они ещё слишком агрессивны, — то завидую: они ничего не понимают, не помнят, какими были раньше. Видят еду — едят, хотят спать — забиваются в уютный тёмный угол и спят.

А меня выпускают на прогулки, разговаривают со мной — хоть и снисходительно, как с собакой, — но зато я осознаю, во что превратилась: уродливое существо с дёрганными движениями.

Сейчас я гораздо лучше контролирую своё тело, даже мелкую моторику, но всё же оно слишком непослушное. И эти чёртовы судороги не проходят: раз в пять-десять минут всё тело резко передёргивает. Даже Вика от этого подскакивает испуганно и каждый раз вглядывается в лицо — бежать или я всё ещё контролирую голод.