Я стал псом, что разорвал меня в ту холодную февральскую ночь.

Взошло солнце. Я побежал будить Отца.
— Небось петухов еще не слышно, а этот уже рвётся, — говорил Отец. Он неохотно отмахивался, ворчал, но всё же проснулся.
Мы вышли из дома, и я наконец бросился в лес. Иногда останавливался, ждал отца и нетерпеливо вилял хвостом. Уж эту дорогу я знал наизусть, был здесь так часто, что уже привык, бежал почти вслепую! Сейчас я испытывал восторг, то самое счастье, которое мне бы не дал Создатель! Я чувствовал себя почитаемым, представлял себе его мысли: думает ли он о том, откуда я знаю эту дорогу? Вспомнил ли он меня? Моему счастью нет предела.

Я прыгаю на месте своей могилки и лаю, зову отца, вижу, как тот медлит, озирается, и даже боится.
— Пойдём. Эй! Ко мне, быстро! – прикрикивает он, но я не слушаю. Он говорит что-то ещё, но я не понимаю. Правда. Он будто говорит на непонятном мне языке, будто миры наши то расходятся, то снова сходятся вместе.
— Отец! Отец! – повторяю я, прыгая на своей могиле.
Его лицо вдруг побелело. Он понимал меня, но я его, к сожалению, нет. Мне и не нужно его понимать.
— Отец! Наконец, ты пришел ко мне! Я так ждал тебя. Мне было очень больно, очень холодно и грустно здесь.
Отец опустился на снег, в ужасе глазея на меня, однако, слушал.
— Я помню, как ты пообещал маме, что позаботишься обо мне. Я помню её глаза, когда она расставалась со мной, и я помню твои, когда ты нёс меня в лес. Её глаза были полны слёз, твои – нет. В ту же ночь собаки разорвали меня и съели! Я даже отказался от рая, чтобы снова встретиться с тобой, Отец. Я счастлив видеть твои глаза снова! Я.. я..
Мысли мои путались, рассудок будто то искрится, то вновь затухает. Я не выдерживаю , и бросаюсь на застывшего отца, хватаюсь за обвисшие щеки, и сжимаю. Мне ясны его крики, и, кажется, он всё таки меня вспомнил. Внутри всё горит, кричит и рвёт меня на части почти так же.