-Что тебе не нравится?

-Ваша мать, простите, графиня Маолас, ее светлость, очень переживала за вашу жизнь…

-Вот оно что? – граф усмехнулся. – А скажи мне, Эжон, неужели ты думаешь, что я так глуп, что не могу отличить страхи матери от реальной угрозы? Или, может быть, ты думаешь, что все эти умные скучные общества, навязанные моему долгу, это безопасно? Мои друзья-кутилы, и это факт. Но какое зло мы причиняем? Так, шутим! Мы не плетем интриг, а если и рискуем жизнями, то своими, не отравляя, не отправляя на войну…

            Эжон молчал. Он корил себя за несдержанность, и удивлялся тому, что его господин так вежлив в ответ на дерзость.

-Ладно…- Дору хмыкнул, — ладно, господин-трус, давай заключим договор?

-С вами?

-С вами, — подтвердил Дору и вдруг серьезно сказал. – Если тебе покажется, что я перешел черту, если вдруг покажется, что я заигрался, ты скажешь мне. Скажешь в самых грубых выражениях. Разрешаю даже отвесить мне пощечину. Пойдет?

-Разрешаете? – не поверил Эжон, во все глаза глядя на графа.

-А что такого? Уж если ты заметишь что-то такое, что требует пощечины мне, почему бы и не отвесить ее?

***

            Эжон не отвесил пощечины графу Маоласу когда тот заложил состояние в карты, потому что граф в скором времени всё отыграл, а к дальнейшей игре потерял интерес.

            Эжон сдержался, когда граф Маолас  едва не упился до смерти, и с трудом был возвращен с того света целителем подозрительных, но почему-то очень действенных методов. И сдержало его только то, что приходящий в себя граф рыдал как ребенок, цеплялся за рубашку своего слуги и повторял: