Янек предчувствовал, что все метаморфозы являются ничем иным как бледной прелюдией к масштабной катастрофе, и вот однажды в бесконечной серости будней он заметил, как постепенно ускоряется его личное время. В начале он не придавал этому никакого значения: работа стала его бинтом и гипсом, на время заменившим солнечный свет и потерянное тепло простого человеческого общения. Как астронавт в неназванной тиши, он прокладывал себе путь через бесконечный холод, пустоту и всеобщее равнодушие, устилая его вереницей неотложных, мелких дел и бессмысленных, ничем не отмеченных разговоров. 

Янек устал, устал до тошноты, устал бесконечно, изо дня в день наблюдая присутствие других и

 отсутствие себя.

***

Время Янека пролетало все быстрее и быстрее, на годы обгоняя монотонную городскую рутину. И с каждым потерянным днем он все более сживался с подобной необратимостью. Янек чувствовал себя стариком, когда однажды, при коротком взгляде на старенькую, обшарпанную остановку, из его глаз брызнули неконтролируемые, жгучие слезы. Внезапный порыв, заставил его как раньше войти в уютную тишину, вырванного из времени уголка. Дрожащими, сморщенными руками он раскрыл саквояж, не глядя выбрасывая свежие газетные листы и деловые бумаги — счета и сметы — быстро размокшие под дождем. Нащупав простой карандаш, Янек неуверенно провел по стене первую неровную линию, затем, постепенно освобождаясь от смущения и неясной вины, вторую, третью, четвертую…Пока, наконец, задохнувшись восторгом, он не остановился около нарисованного в дикой экзальтации солнца.

***