Они были знакомы давно. Она называла его Аликом и другими обидными прозвищами, а он ее Алкой и тоже другими обидными прозвищами. На самом деле звали их совсем по- другому, но настоящие свои имена они друг от друга почему-то скрывали, как бы подчеркивая этим нереальность происходившего. Ну и мы будем их так называть, покуда они сами представиться не пожелают, и из уважения к их непутевой, но все же частной жизни.
Когда он приходил к Пушкинскому дубу, она уже как обычно сидела на ветвях и хвостом отмахивалась от мух или комаров, в зависимости от времени суток, и ждала его с нетерпением и напускным равнодушием. Он приходил, садился под дерево и раскладывал на камне нехитрую снедь – бутылку, стопку, луковицу и хлеб. Доставал сигареты, угощал ее и закуривал сам. Потом начиналась беседа.
— И чего ты все ходишь и ходишь сюда? Чего дома не сидится-то? – спрашивала русалка.
— Молчи, водоросль, маюсь я, не видишь, — отвечал Алик. Все их встречи начинались приблизительно одинаково. Она пыталась его зацепить, но не сильно, чтоб не осерчал, а он осторожно грубил, но тоже не сильно, чтоб не обидеть.
— Ну и маялся бы дома. Чего сюда-то шастать?
— Тянет, — отвечал Алик баталовской фразой из оскаровского фильма. Потом закатывал глаза и цитировал, — Здесь русский дух, здесь Русью пахнет…
— Ты когда мне книжку принесешь, обещал ведь?
«Чтение ближним есть одно из величайших наслаждений писателя» (Василий Жуковский, из письма Бенкендорфу)
