Мужчины совещались, спорили, не понимали и ругались, что сменялось смехом, улыбками и радостными междометиями. 

Как мне показалось, они разобрались в вопросе, которых их волновал, и, повернувшись на меня, все ещё сидевшую с книгой в руках, приветливо подошли и заговорили со мной. Одновременно. Каждый. Кроме Ойры-Ойры, который, почему-то, остался в стороне.

Я не понимала решительно ничего и абсолютно не знала, как себя вести. Наверное, Фёдор Симеонович понял это по моему выражению, и сказал:

-Г-голубчики, давайте п-по очер-реди. Д-девушка и т-так, в-вероятно, находится в полном н-неведеньи, а т-тут мы на неё ещё и н-наброс-сились р-разом.

Тогда ребята стали говорить по очереди, что не сильно облегчило мне задачу. Их речь содержала обильное количество непонятных мне слов, что, несомненно, затрудняло понимание разговора на и без того непонятную мне тему.

Эдик говорил что-то про «стремительно соединяющиеся пространства», Володя — про «ограниченное количество для предотвращения энергетической катастрофы», и только Витька, к сожалению, единственный из всех упомянул о «стирании лиц».

-Это что-то наподобие исчезновения имени Романа Петровича? — осторожно осведомилась я, зная его грубую натуру.

Все вопросительно на меня посмотрели, и Ойра-Ойра направился в нашу сторону. 

-В каком смысле? — медленно проговорил Корнеев.

Я вдруг почувствовала, что смолола чепуху и мысленно ругала себя за это. Продолжать разговор мне совершенно не хотелось, но видя перед собой пятёрку мужчин, которые с удивлением в глазах смотрят на тебя в ожидании ответа, язык невольно начинает монолог сам: