Наконец троллейбус решил не задерживаться на этом перекрестке мнений и событий, а все же решил перейти к следующему. Он начал медленно ехать постепенно разгоняясь и притормаживаю около трамвайных путей.

Я продолжал смотреть в окно и видел в нем пустые улицы, которые пережили холодную зиму, приближение весны и повторяющиеся ночные морозы. Несмотря на то, что вокруг дороги с шестью полосами были возведены жилые здания с пятью этажами, построенные во время правления репрессий. Я замечал лишь одинокие деревья, одиночество которых могли бы разбавить другие деревья. Но это город, тут они обречены на вечное одиночество и периодические мучение в виде гуляющих собак или загулявшихся пьянчуг.

Люди тоже одиноки, мы думаем будто не одиноки, но мы всегда одни. Другие люди не способны увидеть настоящих нас, способны увидеть лишь подготовленную оболочку в которой от нас самих почти ничего не осталось. Даже близкие нам люди не видят в нас истины, видят лишь кучку мыслей, проблем и их решений, которые меняют нас навсегда.

Неожиданно кто-то отвлек меня от мыслей – это был старик, одетый в бежевую куртку с белой марлевой маской на лице стянутую ниже носа. Он что-то сказал, но я был погружен в мысли и не сразу услышал.

— Простите, можете повторить?

— Вы не знаете, молодой человек, если я выйду на следующей остановке я смогу дойти до почты?

Я молча пожал плечами, на что он посмотрел с грустью и отправился к другому пассажиру. Смотря ему в спину я заметил, что он очень высок, во время ходьбы немного сутулится, задавая такой же вопрос следующему попутчику. Я начал представлять как он всю жизнь работал во благо общества, а оно развалилось пока стремилось к лучшей жизни. Когда общество развалилось ему пришлось работать в 3 раза больше, чтобы прокормить семью. А теперь эта семья забыла про него и ему приходиться по старинке писать им письма с надеждой на их ответ.