Глава вторая. Вологодский говор и парижский акцент.

Наконец самолет совершил посадку и все заторопились к выходу. Таможенник приветливый, вся информация о предыдущих поездках у него на компьютере после введения паспортных данных. Но вопрос задал:
— С какой целью приехали?
— Сердечные дела, мой друг.
— Мадам Полина Морель?
— Да, когда вы уже всё потеряли в жизни и остались одни воспоминания, вы возвращаетесь в прошлое, причем с большим рвением, чем двигаетесь в будущее, мой друг.
Таможенник улыбается и протягивает паспорт.
После выхода из терминала прибытия в аэропорту CDG утреннее зимнее солнце слепило глаза. Я побродил по бутикам и выпил кофе, потом посмотрел на часы, было начало восьмого, можно уже и звонить. Глянул на небо, там не было ни облачка. Небо было синее, почти васильковое. Небо было цвета глаз Полины.
-И чего ты сюда опять припёрся, посмотреть в её глаза и снова уехать?- сказал первый голос.
— А почему бы и нет. Я не встречал на обоих Американских континентах таких глаз и таких русых волос,- ответил второй голос.
— Чем она лучше других, тебе же нравятся рыженькие, — сказал первый голос.
— Дело в том, что я соскучился по простому вологодскому лицу и вологодскому говору, — сказал второй голос.
— Выйди на ЮТюб и смотри ролики до посинения, кто тебе мешает? — сказал первый голос.
— Это подростковая радость, она прошла, ты прав, а ЮТуб коммерческая радость для взрослых, мне нужна именно подростковая радость с ревностью и вспышками. Я давно живу без радости, просто хорошо устроен, а жить осталось мало, хочется испытать еще раз настоящей радости под конец,- ответил ему второй голос
-Хорошо, я тебе помогу оформить этот конец,- сказал первый голос.
Полина может говорить по русски правильно, но иногда со мной разговаривает на своём диалекте и смеется, когда до меня не доходит смысл и я начинаю задавать вопросы.
Познакомились мы давно, меня с другом отвезли на каникулы в Вологодскую область, в деревню Верхний Двор к кормилице Груняше. Мама друга была поповская дочь со всеми вытекающими последствиями того времени. Но это отдельная история, коих тогда было много.
Итак, окончив 8-й класс, мы сели в вагон и поехали в гости к Груняше. Никаких купе не было, общий вагон. Напротив пристроился мужик и не представляясь заговорил с тётей Леной на каком то полу русском языке. Она ему отвечала на этом же языке, а потом мужик спросил:
-Откуда у тебя эти нехристи?
До меня дошло, что это не очень хорошо быть нехристем и причём дело непоправимое. Тётя Лена пояснила, что её муж грозненский, а моя мама дагестанская, сама она вологодская, а мой папа белгородский. И везет она нас домой. Мужик подумал и сказал, что правильно, пускай знают свои настоящие корни. До этого у меня не было понятия о корнях. Больше нас никто не обижал в дороге, но соседи смотрели на нас с жалостью. Добирались долго, сначала до Бабаева, а потом ждали попутку.
Мы с другом действительно были оторваны от корней русского народа. Он был утонченный полиглот, учился в специальной школе, владел английским, испанским и французским, причем читал свободно старые книги Флобера и сам учил японский. Помню повели нас в театр на постановку Королевского театра Шекспира и смотрели Короля Лир. Переводчик нам не требовался. В зале были такие же, как мы люди, которые внимательно смотрели и на сцену и в програмки. Все переговаривались на английском языке. Причём и детей было много. Это же Ленинград. А с другой стороны, сотня-другая зрителей на пятимиллионный город, это ничто. Для этого ничто и приехал театр из Англии. Это правители страны страховали себя, на всякий случай.
С тех времён и возникла привычка вставлять в речь иностранные фразы. Это порок социалистического воспитания, надо не учить один иностранный язык, а учить свободно изъясняться на всех основных европейских языках. Легче всего это начать дома с репетиром, а продолжить в спецшколе. Ущерба для русской словесности никакого не будет, только больше будешь любить свою родину, как часть европейского сообщества. Но, увы, это и сейчас не выполнимо. Правительство боится интеграции. У него свои взгляды на жизнь и я не мне их осуждать.
Итак, мы приехали в деревню, сняли поклажу с грузовика. Алёша остался разбирать вещи, а мне не терпелось посмотреть округу. Иду по деревне и слышу девичий голос:
— Гля’ньте-ко, какой паназырь идёт.
Что это означало, я не понял, но никто не смеялся, а девчонки стояли у калитки и во все глаза на меня смотрели. Так состоялось знакомство с Полиной. Подружились и вместе ходили в лес по ягоды:
-Лонись голуби’ци-то много было, дак целым папухам бра’ли, ну, по-ва’шему дак сказать — горстя’м.
Я от души смеялся её говору, хотя она и хорошо говорила нормальным языком.
— Умой пачи’ну-то, ли’ко всё личо, вся пачи’на в грезе. Баска’ пачи’на-то.
Это тоже про меня, вошел со двора, где ковырялся на огороде и, с испачканным лицом, не умываясь прошёл в комнату.
Все в деревне были, так или иначе, родня и в доме всегда были соседские дети, можно без всяких проблем заглянуть в любую дверь, попить воды и поболтать. Был там и парень Миша, наш сверстник. Он местный, но совсем взрослый, колол дрова Груняше, носил воду из колодца и вообще не сидел без дела и не читал старые газеты, которыми были обклеены все комнаты у Груняши. Он был настоящий мужчина, у которого не должно быть проблем в доме. Он был завидный жених, а я был поназырь. Меня же очень интересовали пожелтевшие газеты, я лежал на русской печке и читал на потолке их пожелтевшие листы. Там была история страны, которую не один раз переписывали с тех пор.
Давно это было, а из памяти не исчезает. Улыбнулся, настроение повысилось и на мобильном телефоне набрал парижский номер.
После нескольких гудков раздался знакомый голос :
-Bonjour?
-Bonjour, puis-je parler à Pauline, s’il vous plaît?
-Вовка, ты в Париже?
-Да, Полечка.
-Давно?
-Только прилетел. Вышел с терминала и любуюсь небом цвета твоих глаз.
-Не исчезай, я тебя через час заберу с аэропорта.
-За час я к тебе сам доеду.
-Не забыл как добираться?
-Нет, даже евриков дома наменял. Электронные билетные автоматы только местные карты принимают, запомнил с прошлого раза, местному финансовому национализму нет предела.
-Как вашему нахальству.
-Почему ты меня во множественном числе назвала?
-Не тебя, а всех вас америкосов, ты для меня всегда будешь в единственном числе.
-Спасибо успокоила, а то я возгордиться собрался.
-Eh bien, pas humilié et insulté.
-Этого ты от меня не дождёшься.
-Хватит болтать, приезжай быстрей.
-J’entends et j’obéis
Ещё раз глянул на небо, зажмурился от удовольствия и направился к электричке RER, нашёл автомат зелёного цвета для продажи билетов на пригородные поезда Billets Paris et Île-de-France, заложил десять евриков и получил квиток. Прибыл на Северный вокзал и за пол часа, с одной пересадкой, добрался до Пасси. Вышел из метро и заглянул в магазин Кристофель, где купил Полине серебряную закладку для книг с копией дизайна Клары Хэлтер на стене Мира. Моя знакомая любит читать несколько книг сразу и в качестве закладок использует обрывки журналов или сигаретных пачек. Подарок ей придётся по вкусу. Пару минут хватило дойти до её дома 13 на улице Талма.
Мне нравился этот современный шестиэтажный дом с балконами и садом на крыше. Он не выпадает из мотива соседних старых построек. Такое же количество этажей, строгие решетки на окнах и элегантно изогнутые решетки на балконах. Это современные материалы и новые формы первого столетия 21-го века. А вот здание почты напротив, хоть и довоенной постройки, бросается в глаза авангардом отделки фасада. Нарочитая упрощенность формы и линейные ритмы, мозаика под витраж в стиле Les Fauves. Это здание не гармонируют с проезжей частью улицы, где старая брусчатка выложена узором под волну четырьмя дугами, собирающимися как матрёшки.
На улице много африканцев и арабов. Это они привнесли в облик Парижа и нашего Нью Йорка лотки с шаурмой, с запахами дешёвого мяса, недовес и нарочитую вежливость, которая в один миг переходит в агрессию. Это плата за их насильственный переезд, за их неприятие нашего образа жизни. Шаурма имеет привкус страха. Поэтому, бывая в Нижнем Манхэттене, я проголодавшись кушаю исключительно в помещениях, где есть официанты с белыми фартуками и есть чистые скатерти. Там остатки сервиса, который ещё не продан вновь прибывшим. Купив любой бизнес, они устраивают курильню кальяна. Хотя, много молодых американцев там дымит и ловит кайф от специальных смесей. Это люди, которые ради такой затяжки, будут защищать чужие ценности, а не отстаивать свои.
Для одних Париж привлекателен архитектурой дворцов и планировкой парков, для других он столица современной моды и театрального искусства, а для меня он город воспоминаний о юности. Сюда приезжаешь одиноким, вдвоём восстанавливаешь почти утерянные воспоминания и покидаешь его снова одиноким.
Одиночество до Парижа отличается от одиночества после Парижа. Первое имеет минорные нотки, а второе полно надежд и мечтаний. Это город мистики и временных союзов. Я приехал перед Рождеством. Конечно красиво, ночью много цветных огней, но меня не тянуло бродить по рождественским базарам, они и в Нью Йорке не хуже, особой романтики гулять в парках под холодным ветром я не вижу, а уж передвигаться с медленно текущей толпой по залам музеев, меня и палкой не заставишь. Жизнь протекает в другом месте,в маленьких кондитерских и бистро, это последнее прибежище местных жителей где они остаются сами собой, остальное поглотили американские магазины и толпы приезжих..