Но сейчас она говорила о каком-то сломанном стебельке, который даже не могла вспомнить в ином состоянии, о ярком солнце, которое слепило ее…когда только? о дожде, что хлестал ее по щекам. Ледяной ветер вползал в легкие с осенью, весною распахивалось сердце. В рассудке Леи вспыхивали какие-то цвета, расчерчивая ее строгий мир на какие-то совсем непонятные линии и черты. Она говорила и говорила, пока сознание не оставило ее.
***
И снова Лея проспала. С трудом распахнула глаза и обнаружила у ног своих молоток, а в зеркале – себя, которая ею и не была. С еще большим усилием она встала, все ее тело, казалось, не принадлежит ей. комната плыла перед глазами.
-Опоздаешь, — посочувствовало Отражение.
У Леи все падало из рук. Она пыталась собраться, но не могла. Ничего не подчинялось ей – ни крючки на платье, ни колготки, ни сапоги – все заедало, рвалось, дрожало. Пальцы, словно деревянные, не гнулись. А на улице Лею пронзила головная боль невиданной силы и она, не сумев с нею справиться, села на ближайшую скамью – в глазах прыгали мушки.
На работе ее отпустили. С сочувствием и предостережением. Она была не работник и что-то наплела о своей болезни. Да и вид ее – дикий — растрепанный и взлохмаченный служил подтверждением болезни.
Шатаясь, как в хмельном бреду, Лея доползла до дома, не раздеваясь, дошла до комнаты и упала в кровать.
