В усадьбе давно никто не жил, а само здание приспособили под склад. Правда, насколько помню, в нём толком ничего не хранилось, из-за того, что ветхая крыша протекала и требовала ремонта. Петрович – колхозный кладовщик несколько раз пытался починить кровлю, да только всё без толку: как пойдёт дождь, так вода и льётся с крыши ручьями внутрь здания. Мы с мальчишками несколько раз такое наблюдали. Сейчас это, возможно, покажется странным, но в те времена днём входную дверь Петрович зачастую не закрывал на замок, а только на защёлку, которая легко открывалась без ключа. Вот мы иногда и забегали в усадьбу, пытаясь спрятаться от непогоды. Сначала кладовщик ругался, а потом махнул рукой и стал позволять нам пережидать дождь с условием – не озорничать.
Иногда, когда Петрович по какой-либо причине отсутствовал, мы играли в здании в прятки. Естественно, каждый старался спрятаться как можно получше. Как-то раз я, попытался залезть в шкаф, находящийся в дальней комнатушке. Думал, что там хорошее место для укрытия, но вышло иначе: дверца от шкафа предательски не хотела закрываться, поэтому меня быстро нашли. Но пока находился в шкафу, под руку попался старый альбом с фотографиями.
Освещение внутри здания оставляло желать лучшего, но всё же мы с ребятами просмотрели фотки. Без особого интереса пролистав страницу за страницей, где размещались снимки незнакомых нам людей, уже собрались отнести альбом на место, как один из нас обратил внимание на странную фотографию усадьбы, где сейчас находились. По первому впечатлению снимок не представлял ничего особенного: вот здание, вот постамент со скульптурой орла, однако крылья у птицы… Крылья отчего-то были подняты почти вертикально вверх, а не так, как в настоящее время. Альбом я положил обратно в шкаф, а фотографию прихватил с собой. Мы с мальчишками даже не предполагали, что после этого случая уже больше никогда не получится играть в старом здании и просто забегать туда. Через неделю мы, к удивлению, увидели на входных дверях в усадьбу большой новый замок, которого раньше никогда там не висел. И сколько бы ни звали Петровича, он ни отзывался.
