Мелодия настойчиво вертелась в голове, не давая уснуть. Мотив был чертовски хорош!
Бог мой, если он его сейчас упустит в угоду всеобщего покоя, не простит себя вовек!
Но в комнате было так тихо, только тиканье часов, и она, безмятежно спящая рядом. Маленькая ладошка Мэри лежала у него на груди, подымаясь в такт дыханию. Он осторожно взял ее пальчики и нежно поцеловал.
«Проснись, дорогая, проснись…» Но сон молодой женщины был крепок. Не удивительно, ведь легли они под утро. Точнее он пришел под утро, а она его ждала. После не очень приятного разговора они все же помирились, и вот он лежит, смотрит в темноту, в сторону пианино, вместо того, чтобы спать. А мозг сверлит одна мысль: пару раз сыграть, закрепив результат, и мог бы не переживать что забудет.
Часы грозились однообразием своего хода, убить целый мир в его голове. Невыносимо! Условности давили, одеяло душило. Он сел в кровати.
— Фред?
Мэри включила ночник.
Его лицо озарилось.
— Ты не спишь? Как хорошо! Я попробую одну вещь. Не хотел тебя будить… Но раз все равно никому здесь не спится…
Она сонно моргала, прекрасно понимая, что ее ответа никто не ждет, и даже если бы она не проснулась, он все равно бы сыграл. В конце концов, не новость, что в их доме пианино стояло у кровати не для украшения.
В какой то горячке
Фредди подтянул его ближе, и сел к ней спиной. Продолжая лежать, она молча следила за движением рук любимого по клавишам, отмечая только ему свойственный изгиб кисти.
— На вечеринке играли эту знаменитую заводную вещичку… Из прошлого века. Вот это, — он проиграл — И я подумал, а это старье ведь столько пережило. Почему оно такое живучее? Ведь банально! Может, потому, что это сама жизнь? Не это все. А музыка. Простая. Все хотят жить. Не выживать, понимаешь, а жить. Просто веселиться, отрываться, забыться….И не надо усложнять? И вот этот темп, смотри… Брайан смог бы его здорово развить. И тогда у меня вот здесь — щелк! И одна эта нота. Вот эта, слышишь? Если от нее оттолкнуться … Вот слышишь? Роджера добавить. Вот здесь Она и не она? Как тебе вообще?
Он быстро оглянулся, его глаза искрились, а пальцы, не останавливаясь, продолжали музыцировать.
Мэри протянула руку, и провела по мягкой коже его худощавой спины.
— Нет! — резко проговорил он.
Она от неожиданности отстранилась
— Не так! Совсем не то! — он на мгновение остановился, и начал подбирать другие ноты, — Плохо. Да? Паршиво?
Больше он не сказал ни слова, а мелодия, наигрываемая им, обретала все более четкие очертания…
…Первые лучи рассвета пробились сквозь щель плохо задернутой занавески. Наконец, уснул. Теперь не разбудишь до обеда.
Эта одержимость начала ее пугать. Одержимость жизнью и музыкой, за которой она просто не успевала, а порой не понимала. Болея ею сам, он становился одержимостью для других.
Родители Мэри были глухонемыми, и с детства слова не были главными для нее. Девочка многое умела понимать на уровне интуиции, мимики, жестов. Он ценил это. А она уже видела: никогда не сможет стать для него единственной, как и то, что не сможет больше без этого глотка интеллектуального и физического сумасшествия. Понимала, но ещё не хотела верить.
***
Из воспоминаний Фредди Меркьюри:
«Вдохновение может посетить тебя где угодно. Оно приходит, когда его меньше всего ожидаешь. Некоторые песни приходили ко мне прямо в постели. Но мне просто необходимо записать их немедленно, иначе к утру от них не останется и следа. Когда я и Мэри [Остин] жили вместе, однажды я проснулся среди ночи, и просто не мог отвязаться от песни. Мне пришлось сесть и записать ее, для чего я встал и подтащил пианино к кровати, чтобы дотянуться до клавиш. Это не могло долго продолжаться — она просто не могла с этим мириться. Не могу сказать, что это меня удивляет».
© Юлия Деспоташвили
29.04.2020
