В замочной скважине поворачивается ключ, наверное, сиделка. Интересно, в какой она кондиции? Голос – это мама, она разговаривает по телефону. Бросает ключи на тумбу, снимает сапоги. Почему она так рано? Она нервничает, то кричит, то шепчет. С кем она говорит?  Шаги, сейчас увидит меня… Нет.  Пошла на кухню.

    «Лена, ну что ты такое говоришь, это невозможн…»

Она разговаривает с сестрой, моей тетей. Включает электрический чайник; не разберу из-за шума чайника, что она говорит. Чайник щелкнул, теперь слышу.

 «Ну почему сейчас, почему? …Зачем ему это через двадцать шесть лет?»

О чем она говорит? Сердце неприятно сжалось. Я предчувствую, что этот разговор не к добру, к тому же мама пришла с работы очень рано.

«как? … Ты мне скажи, как!»

Мама плачет, сердце сжимается сильнее.

«Ты же ее видела! Как я покажу ее ему! она не согласиться…. Не говорить? Просто привести и сказать смотри вот твоя дочь, а ты Нина смотри вот твой козел- отец»

 Сердце скрутилось спиралью и стало с болью продираться к кишкам. Минута, я уже не слышу, что говорит мама. Эхом во всем теле отдаются ее слова «Ты же ее видела!  … а ты Нина смотри вот твой козел – отец». Не хочу, чтобы она меня увидела и поняла, что я все слышала, не хочу видеть слезы, слушать извинения. Мне повезло, через несколько минут она направилась к входной двери, надела сапоги и вышла.

    Что хуже, быть неготовой к встрече с блудным отцом (которого я так ждала и искала с самого детства), боятся ему не понравиться? Дура ты же знаешь, что не можешь понравиться! Ты его шокируешь! Да, да. Я понимаю, это ничего. Только как же… и почему сейчас? Что ему нужно? так много мыслей… о чем я думала? Так что же хуже мое отвратительное тело перед глазами отца или …или отвращение и стыд мамы. Второе много хуже, в тысячи раз больнее. Я знала, что мама меня стыдится, но услышать так ясно, это очень больно. Нет, нет, нет. Тихо, тихо, не плачь Нина не плачь…