Я дал ей картонку:

-Тань, ты раздувай, а то дрова сыроваты. Я пойду за разжигой.

Она, как всегда что то напевала себе под нос с полным отсутствием слуха, а от того ещё смешнее это выглядело, качая бедрами в коротких шортах такой длины, что с таким же успехом можно было их не надевать вовсе. Спокойно стоять она не могла и приплясывала рядом с мангалом. Я решил, что ритуальные танцы точно не помешают. Дрова не желали гореть.

Я сходил к Василичу за керосином. Тот поворчал, долго ковырялся в сарайчике и вынес маленькую баночку:

-Все не трать!

-Ок!

Он, кряхтя, спустился со ступеней. В последние несколько лет он сильно сдал, а до это он ходил босиком до самого снега и в одной футболке.

-Чего батя твой не приехал?

Я замер, язык словно присох к небу.

-Ну чего? Ему здесь нравится. Сели бы сейчас с ним, поговорили бы… А то одна молодежь приезжает!

-Он умер ещё летом.

-Ооо, извини, я не знал… Очень жаль…

-Мне тоже…

Только бы он не стал причитать!

Но Василич вздохнул и пошел по своим делам, тяжело ступая в старых ботинках.

Я сел на ступеньки. Я старался не думать об отце последние несколько месяцев: меня накрывало жуткое чувство вины каждый раз и страшно хотелось выпить. Я прекрасно осознавал, что это произошло не из- за меня, но после смерти мамы мы практически перестали общаться и наверное я мог бы заметить перемены в его состоянии, может вовремя отвезти к врачу.