Потом появилась баба. Баба как баба, молодая, здоровая, считающая себя больной и несчастной, как и множество других молодых и здоровых баб, про которых хорошо сказал шолоховский казак: «Жеребца бы ей со станичной конюшни! Жеребца бы!». Не до конца излившееся материнство требовало самца для продолжения рода и создания семьи. И как любое молодое, требовательное желание оно представлялось ей истиной в конечной инстанции и, в принципе, таковым и являлось. Но только для нее. Непонимание мужчинами ее истины и желания воспринималось ей как обычная духовная недоразвитость сущности, и не озлобляло ее, а толкало на мессианство спасительницы. И была она добра и сексуальна. Очень добра и очень сексуальна. До тех пор, пока ее кто-нибудь сильно не разозлит.

   Баба появилась под благовидным медицинским предлогом, а, в общем-то, излить душу и к душе прислониться.

  Справа от доктора жил сосед Вася. Музыкант и алкоголик. Музыкантом он был давно, а алкоголиком недавно и теперь пил с тем же рвением, с каким в молодости бил по струнам, а то и похлеще. Во хмелю он, иной раз, все же брал гитару и орал на какой-то свой, очень тяжело-роковый мотив:

       В наших жилах кровь, а не водица.

       Мы идем сквозь револьверный лай,

       Чтобы умирая воплотиться,

       В пароходы, строчки и другие добрые дела.

          Вау, Ва… you in the army now,       

                      …. In the army…. Now….