И откуда взялась эта муть, не имеющая ничего общего со вчерашней наливкой? И почему так темно и мир сужается до точки? Что за духота обрушивается каменными плитами на грудь и почему…
Почему…
Что именно «почему»? все как будто бы сквозь вату.
Автоматически Людмила Николаевна посмотрела на часы, но не смогла определить по ним время. Когда ей это удалось, она успела подумать, что Леночка уже, должно быть, вернулась из школы и пошла к репетитору по…русскому? Или у нее нет сегодня репетитора? Или…ничего нет?
Слова. Голос…чужой, самый ненавистный на свете.
И все сквозь кровавую пелену.
Людмила Николаевна что-то судорожно кричит в трубку, не замечая ни взглядов посетителей, ни взглядов коллег. Она вырывается из кабинета, из этого мира духоты, под удивленные взгляды и несется куда-то…
Куда-то в этот суженный до точки мир.
Она даже не успевает переобуться из офисных туфель в осенние и туфли промокают насквозь в первой же поздней луже. Она мерзнет, но не фиксирует этого. Она ничего больше не фиксирует.
Ее тело – деревянное и непослушное идет отдельно от ее мыслей. По коридорам. Кто-то встречает ее, представляется, но она не может осмыслить этого. Лишь подтверждает, что именно она Людмила Николаевна, а дальше…
Ослепительная белизна. Больничная? Нет. да. Хуже. Въедающийся в стены, в кожу и мозг запах расплавленной души, нашатыря и узкое девичье тело, накрытое белоснежным (*почему оно такое белое?) полотном.
