-Больно! Больно, Виталик!.. Ох, больно!
Дальнейшее я помню смутно. Меня увезли в роддом… Родильный бокс, врачи, запахи лекарств, голоса – все смешалось. Была только боль и мой крик, мой отчаянный, звериный крик, похожий уже на рев… А еще лицо медсестры, ее забавляющуюся улыбочку и слова:
-Ну вот, промежность поехала!.. Пацан идет. Летит, как торпеда!
Маришка замолчала, глубоко, тяжело вздохнув. Ларсик боялась даже слово произнести. Но любопытство, все же, победило. Через пару минут она не выдержала:
-Где же мальчик? Что с ним, Маришка?
-Нет его, Ларсик. Нет… Он умер в первые минуты своей жизни и я… я даже не увидела его. Совсем.
-Но как же так? Что могло с ним случиться? Ведь не могли же врачи на протяжении всей беременности не заметить патологии!
-Я не знаю, Ларсик. Понятия не имею! Понимаешь, если бы я сама была в порядке, если бы я могла сразу расспросить врачей… Но у меня началась так называемая родильная горячка. Я была не в себе и практически без сознания. Меня перевезли в другую больницу и только через три недели я начала приходить в себя, кого-то узнавать, говорить. Врачи вообще считали, что я Бога должна молить за то, что жива-то осталась. А могла еще и рассудка лишиться. Там я и узнала, что мой малыш умер. Узнала слишком поздно, что бы даже попрощаться с ним, что бы хоть личико его увидеть в первый и последний раз…
Ларсик плакала, едва успевая утирать слезы. Маришка поглядела на нее мертвым, черным от горечи взглядом, но глаза ее были сухи.
