Николай Васильевич задумался.

– Я дам сколько пожелаешь, только вот, — хозяин дома умолк и стал неспешно доливать кипяток из самовара. Гость заерзал на стуле, как абитуриент на экзамене. – Только вот моя благоверная та еще сквалыга, жадина страшенная. Сами, небось, знаете.

Иван Филиппович тяжко вздохнул и начал рассматривать свой галстук. Не только он это знал. Тамара Никитична была известна на сто верст вокруг. Землю у мельника выторговала за гроши. Бедняга и не понял, как продал родительское наследство за бесценок. А как осознание пришло – так и запил. Пил много, страшно, некрасиво. Пугал девок и веселил старух, бегая по деревне в одних подштанниках и грозясь сжечь дом полковницы ко всем чертям.

Не успела Тамара Никитична зайти в дом как тотчас по определенным признакам поняла, что приехал любимый сын и воскликнула: «Арсений приехал! Вот счастье-то какое!» — всплеснула руками необъятных размеров женщина.

Затем секунду помедлив и о чём-то подумав, она закричала: Агафья, анафема душа*, ты где пакость такая. И Тамара Никитична устремилась на второй этаж. Не прошло и пары минут как сверху донеслись крики и вопли, а следом показалась сама хозяйка дома, волочащая за волосы полураздетую дворовую девку, которая плакала навзрыд, размахивая руками и пытаясь освободиться от медвежьего хвата.

— Пустите, пустите! — кричала Агафья. Она пыталась прикрыть оголившуюся грудь, готовая провалиться сквозь землю от стыда.