Проклятая биография Глава 8

Было зябко и очень холодно, солнце хоть светило ярко в лицо, но дрожь охватывала меня все больше и больше. Казалось, будто я сейчас так и вмерзну в эту скамейку, словно безжизненная статуя. Сугробы и сугробы, яркий снег отражающий солнечный свет прямо в лицо. И воронье карканье, никогда не любил этих птиц за свой мрачный вид, – они так и кричат всем своим видом презирая все происходящее. Одним своим карканьем они нагоняют пустоту в сердце, когда на улицах, итак, безжизненный холод зимы. На лавочке передо мной молодая пара – девушка и парень. Им хорошо и весело, голод, война, мор и страданья мира им чуждо – они вдвоем отсутствуют из этого мира. И даже знойный холод, как бы это не звучало, обходит их стороной. Я поднял голову. На линиях электропередач в ряд собрались предвестники чумы. Я всегда называл их так. Мне тоскливо, грустно и одиноко. Мне не хватает своего друга…

В последний раз, когда я виделся с Захаром, он говорил, что не знает, что делать. Не может принять решение, но когда я спросил его о каком решений идет речь, я так и не получил ответа. О каких фигурах он говорил? Странные тени преследуют его постоянно, говорит, что весь груз прошлого давит на него словно небо на голову Атланты. Неужто он сошел с ума? Я много думал, а ведь я вообще не знаю о нем ничего. За все проведенное время, я вообще не спрашивал его ни о чем. Откуда он, где его семья, чего он хочет, боится – все, что должны знать друг о друге лучшие друзья, я не знал.

Я помню, и всегда помнил, как хорошо он ко мне относился. Каждые мои мысли, каждое переживание он чувствовал нутром и всегда старался подбодрить. А я ничего толком и не сделал для него, я был лишь грузом, который волочился рядом со своим ворохом тлетворных мыслей, страхов и переживаний. А что делать теперь мне неизвестно. Он пропал, на дверях его дома висят большие замки.

В свой выходной день я гулял по пустым улицам. Изредка виднелись прохожие снующие туда-сюда, не желая подолгу быть на таком морозе. Мне кажется, будто мои густые волосы и борода обрастают инеем. Я весь оброс, ощетинился и стал похож на собаку. «Ты похож на пса» – говорил я Захару, а он в ответ лишь смеялся. Своим оскалом он и впрямь был похож на пса.

– Куда ты пропал? – прозвучал в трубке голос.

– Никуда, просто гулял.

– Я звонила тебе уже раз двадцать.

Я невольно улыбнулся, услышав возмущённый голос Розы – словно маленькая девочка она требовала к себе внимания.

– Извини, не услышал.

– Да что с тобой происходит? Ты постоянно какой-то рассеянный и странный. Может встретиться, поговорим. У тебя все хорошо?

– Да, вполне. Я сейчас немножко занят, родная. Давай потом как-нибудь, я обязательно тебе позвоню, — ответил я и выключил трубку.

Все, что мне сейчас нужно это теплый дом и бутылка крепкого напитка.

Не включая свет, я скинул ботинки в прохожей и зашагал внутрь темного обиталища. На кухне под светом уличных фонарей, падающих сквозь окно, я налил себе коньяка и подошел к окну. Пустая дорога, уличный фонарь и мелкие частицы снега в воздухе разлетаются в хаотичном беспорядке.

– До чего же все странно, — пробормотал сам себе.

Начинаю дрожать, холод забился в костях, будто маленький чертик не желающий покидать место под солнцем. Смутно помню этот вечер. Позже я укрылся одеялом даже не раздеваясь, измученный разум так и вопил в конвульсиях, пока меня не охватил тяжелый и депрессивный сон.

Что-то жарится на сковороде. Голова пульсирует и эхом отдает по позвоночнику, распределяя тупую боль по всему телу. В комнате разливалась синева зимнего утра и было прохладно, но, по-моему, мне мерещится этот холод. Мерещится эта комната, как будто все, что меня окружает – ненастоящее. Я ведь видел сон: мне снилось что-то очень близкое и безгранично знакомое. Там не было боли и печали, как не было и смерти, и распада. Меня покрыла легкая тоска, а сколько я не пытался вспомнить, все напрасно. Мне не заполнить пустоту своей жизни ни кем, пока я не обрету самого себя. Я понял это только сейчас, когда потерял друга, возможно, до этого я не задумывался ни о чем таком. Но я понял. Я понял, что живу как скот: в неведений кто я и откуда.
Я поднял взгляд на прикроватную тумбу и посмотрел на маленькие часы, но в глазах все начало расплываться едва я увидел, как стрелка показывала восемь часов утра. Отчего-то эти маленькие часы, стоявшие тут уже второй год, показались мне очень уродливыми. Звонкий стук и часы с жалобным скрежетом разбиваются о стену. Похоже, накрывшая меня тоска, не была легкой. Я заскулил и начал рыдать, то ли от осознания безысходности, то ли во мне накопились подземные переживания, которыми я расшатал и без того угнетенный разум.
Я рыдал как маленький ребенок, прижимая голову к подушке, пока в комнату не забежала Роза. Она села у изголовья кровати и, поглаживая, взяла мою голову к себе на колени.
– Что случилось? – тихо спросила Роза.
– Я устал так жить, – лишь тихо прошептал я сквозь слезы и отчаяние накрывшего меня. – Мне кажется, будто я сумасшедший. Что все, на что я был способен – это разрушать и убивать, а нынешний я, лишь замученный отголосок мертвого разума… По ночам, во сне, я вижу нечто хорошее и прекрасное, но в то же время я напрочь забываю все, как только просыпаюсь.
– Тебя лихорадит, Аякс. Тебе надо отдохнуть, – успокаивала она меня тихо. – Ты заболел, постарайся уснуть, я побуду с тобой.
Голос ее очень тихий и нежный, словно легкий ветерок, дующий среди весенней листвы. Да, безусловно, очень мягкий и теплый уверял я самого себя.
– Это мои искалеченные воспоминания, они не дают мне покоя в последнее время. Они приходят в мою голову, но лишь очертаниями и бесформенным фигурами.

Когда я очнулся, в доме висела мрачная тишина, осмотрев комнату, я решился сесть. Закрытая занавеска не пропускала ни единого света в комнату, отчего она была похоже на кротовую нору.
– Как там было? – вспомнил я песню. – В моей маленькой комнате нет дверей… лишь иногда я закрываю на ночь окна. В ней пылятся книги и живет Фарисей, он изучает писателей сводивших с собой счеты – томно и совсем не певуче произнес я. – Раз уж начал говорить сам с собой, то уж до Фарисея недалеко.
С легкостью вспоминаю какую-то песню до каждой буквы, которую слышал в жизни лишь пару раз, а вот вспомнить свое прошлое – хоть уши отрежь и вешайся, но ни капли не вспомнишь.
На кухонном столе лежала яичница с колбасой и записка: «Не напрягайся много, я уехала на работу и буду вечером. Кстати, тебе тоже звонили, я сказала, что ты заболел».
Спасибо, Роза.
Кажется, у меня жар, думал я, запивая горячим кофе остывшую яичницу. У меня нет желания узнавать ничего, но, по-моему, время сейчас где-то около двух-трех часов дня. Когда я подошел к окну с сигаретой в зубах и только хотел закурить, то мой взгляд уперся на сгорбленную фигуру, которая сидела на крыльце моего дома и попивала какую-то коричневую жидкость с бутылки. Видимо, забрел очередной пьяница. Я переоделся и как только ступил за порог, не доходя до нежданного гостя, мои ноги выскользнули из-под ног, как бы это не звучало, и я плюхнулся спиной рядом с незнакомцем. Даже, не подумал откуда могла взяться гололедица на крыльце.
– Ужасно выглядишь, друг, – обратился незнакомец ко мне.
Он выглядит вполне прилично, если судить по одежде, но лицо этого человека было смертельно мрачным или же… грустным? Копна черных взлохмаченных волос над мертвенно висячими глазами, куча морщин вокруг этих же глаз и выступающие вены на коже лица – признак алкоголизма.
– Могли бы поспорить, кто тут ужасно выглядит, – ответил я и сел рядом.
Вынул сигарету с кармана, но она оказалась сломанной пополам, табак внутри рассыпался на ладонях. Увидев это, незнакомец предложил сигарету и зажег огонь, от него веет спиртом, но он мне не противен.
– Меня зовут Амир, – представился он.
– Аякс, – ответил я и мы пожали друг другу руки.
– Я живу тут в паре кварталов отсюда, шел домой и начался приступ, извиняй, если потревожил, – он громко втянул носом воздух и глотнул из бутылки.
– А что за приступ?
– Астма.
– Астматик – еще и куришь?
– Не, не курю, – ответил тот. Он какой-то странный, даже очень.
– А сигарета, просто нашел недавно?
– Я всегда ношу с собой пачку сигарет, с тех пор как умер мой лучший друг. Он был заядлым курильщиком, мы как раз шли в ларек за сигаретами, как с поворота выехала машина и с громким стуком проехала мимо, отбросив его в воздух. Свои последние минуты, истекая кровью у меня на руках, он лишь просил об одном – найти для него одну сигарету.
– Соболезную, – произнес я, представляя такую картину – ну и жуть.
– Да ладно, шучу, – он рассмеялся, но его смех резко перешел на надрывной и тяжелый кашель. – Мне явно осталось недолго, дни сочтены, а поговорить не с кем. Выпить не хочешь?
Амир протянул мне бутылку, в которой плескалась бурая жидкость. Несмотря на вчерашний алкоголизм и плохое самочувствие, я согласился – видимо, я уже пьяница до мозга костей.
– Ты не замечал как тут мрачно? – обратился он ко мне. – Я вот не помню, что бы здесь было весело и радостно, всегда как-то уныло и пустынно.
Я огляделся, очередной зимний день: скелеты тощих деревьев на фоне серого неба, вороны на мусорных баках, парочка прохожих молчаливо идущих по своим делам – и правда веет тоской.
– Когда я заходил к соседям, я заметил как у них хмуро светят лампы, – продолжил он. – У всех соседей, как будто здесь туманом расползается упадок. У одного моего пожилого соседа я рассматривал стенд с фотографиями, на котором все его большая семья. Я насчитал шестеро детей, четверо сына и две дочери, а еще его родные братья и полдюжины внуков. На фотографиях они все вместе и счастливы. Знаешь что с ним стало? Он умер в одиночестве среди бездушной и серой мебели.
– Ну, а почему же он был один?
– Не знаю, не хотел спрашивать, но судя по его поникшему виду, причина была как раз в них. По моим догадкам, они все сгорели во время пожара, так как у старика обе руки и половина тела сплошь в шрамах от ожога.
В двух метрах от нас приземлился ворон и пристально начал разглядывать нас, подпрыгивая то ближе, то дальше.
– Этот старик жил прошлым и я его понимаю. Прожив здесь всю жизнь, я тоже начал жить прошлым. Вначале мы чисты и веселы, верили писателям фантастам и в далекие звезды, но с каждым днем взросления становились черствыми. Наперегонки со временем, угасает и былая любовь, чахнет крепкая дружба и отмирает уважение, затем теряешь интерес к своему любимому делу, а под конец твое тело начинает истощаться. Все тленно, мне самому-то осталось прожить всего месяц, а человека, который бы оплакивал меня не осталось. Дикое счастье – лишь прах и тлен. И поймут тебя лишь двое: оказавшийся в твоем положении и другой любящий тебя сильно.
Этот ворон совсем не боится людей, он уже на расстояний вытянутой руки и рассматривает нас – вестники мора и смерти, а Амир сидящий рядом со мной, человеческое воплощение мора и смерти. Идеальный вид для экспрессивной картины; пьяница, мертвенно-бледный астматик и ворон ведут беседы о тленности бытия на фоне беспросветного дома.
– У тебя нет ничего, чтобы ты хотел сделать? – спросил я.
– Да не особо, уже все безразлично, скорее, мне не терпится узнать что там, за занавеской смерти. Увижу ли я благоухающие сады или же непроглядный мрак и отсутствие сознания – интересно самому узнать истинные ответы стольких споров, а горечь этого мира уже не трогает. А ты что думаешь насчет всего этого?
– Я ничего не думаю.
Амир протянул мне сигарету, затем закурил сам.
– Раз уж уже все, почему бы и не попробовать? – сказал он затянувшись, но задыхаясь от кашля и дыма.
– Сомневаюсь, что ты увидишь благоухающие сады после этого.
Мы рассмеялись.
– А если серьезно, – начал он, – я не нашел ничего, что могло бы оставаться вечным в рамках нашей жизни. У меня вот всегда страх – боязнь отпустить того, к кому привязывался. Но всегда отпускал и запирал себя в стенах сотканных из сожалений, воспоминаний. Чего-то требуешь от воспоминаний, обращаешься к прошлому в надежде найти утешение, но от них все равно ничего не достанется, кроме безутешности. Безуспешно пытаешься приблизиться к родным и не находишь у них понимания – гора беспокойства на плечах. И непонятно, сам ты себя загнал в этот тупик или тебя загнали. Ветхость нашей жизни таки буравит мои мысли.
– А как же, например, дерево? Посаженое тобой дерево, за которым ты ухаживаешь, может пережить не одно твое поколение. Чем же не вечность?
Амир улыбнулся:
– Согласен, дерево не забудет про тебя и не оставит.

«Интересно, найду ли я утешение в своих воспоминаниях?» – думал я уже дома. Амир ушел, но перед уходом согнулся пополам от кашля. Он кашлял так сильно, что даже слюни вытекали из его рта, наверное, мне показалось, но я заметил некие сгустки крови на его подбородке. Вряд ли астматик выплевывал бы кровь.
Шли недели, но мое здоровье не собиралось улучшаться, как и физическое, так и психическое. Я стоял перед зеркалом и рассматривал себя: взгляд совсем не опрятен, словно звериное, кожа исхудала и лицо сползло вниз. Подставил голову под струей воды и несколько минут тяжело дышал, упершись взглядом в белизну раковины. Что со мной происходит? Я схожу с ума? Несколько капель крови окрасили раковину, поднял голову, в зеркале вижу Захара с избитым до крови лицом. Он смотрит так, будто желает убить меня. Через секунду в зеркале уже стою я сам, болезненно исхудавший и с кровью из носа.
Спал я в ту ночь тоже очень плохо, меня мучили кошмары, неясные и мутные. Проснулся среди ночи со слезами на глазах, – я плакал? Встал с кровати и подошел к окну, пока я спал, улицу уже замело снегом. Я долго стоял и смотрел, как с неба падают пушистые хлопья снега и внутри разливалось спокойствие.