У меня закончились сигареты, и я потопал вперед. В бреду, куда глаза глядят – куда ведут ноги и встретил ее. Роза. Ее звали Роза, такая же колючая, как сам цветок; такая же страстная, как краски вечного багрянца на ее губах.
Я не знаю сколько сейчас время, но ощущения говорили, что время сейчас очень позднее. Дороги были в лужах от дождя, будто свежие мины на девственно чистом поле. И куда подевались люди, вылезающие из всех щелей в обычное время?
Где эти муравьи огромного города?
Воздух сырой и очень влажный, изо рта выходит пар при дыханий, который мельтешит перед глазами синхронно с работой моих легких.
Я не слышу ничего: никаких звуков машин, людей, ни даже лая собак, а лишь свои хлюпающие шаги по мокрому асфальту. Тишина стояла такая, что я остановился и прислушался, но на слух долетел лишь легкий ветер, который сквозил мимо лица, да собственный стук сердца. Мне было тревожно. Я шел чтобы успокоиться и проветрить свои нездоровый разум. Шел, пока не достиг города, но почему-то и тут все было тихо.
На голову падают капли дождя, снова этот мерзкий и холодный дождь, от которого начинает трясти. Внутри все сжимается от холода. Холод везде; внутри, снаружи – никуда нельзя уйти от этого всепоглощающего холода. Казалось, холодному внутри, нет тепла нигде.
Я не знаю сколько я шел, ноги уже начали болеть и в ботинках начала хлюпать отвратительная вода.
– Я будто всю жизнь в мокрых ботинках хожу, – пробормотал я себе.
Тут-то я ее и заметил. Перед пешеходной линией стояла девушка. Она застыла спиной ко мне, будто бы картина: в области головы витал ореол сигаретного дыма, который спустя секунды сразу же уносился ветром. Короткие и кудрявые волосы светлого цвета, пальто, чуть не доходящие до колена и длинные сапоги черного цвета, которые обволакивают ее ноги.
Я хотел подойти к ней и попросить сигареты, но на подходе она обернулась, и посмотрела на меня. Мне показалось или она улыбнулась?
Я подошел, и встал рядом с ней. Везде, куда хватал взор, стучала вода.
– Мокрый дождя не боится, верно? – сказала она, затягиваясь сигаретой.
– Еще как боится, – ответил я.
– Разве? – она удивленно посмотрела на меня. – А мне казалось иначе. Не хотите затянуться? – она сама предложила мне пачку сигарет, из которого торчала одна папироса – мальборо.
Я не смог найти свою зажигалку, на что у нее тут же нашлась своя. Железная и раритетная, как мне почудилось, серебристая зиппо.
– Весьма необычные атрибуты для вашего пола, – сказал я, затягиваясь ее горькими сигаретами.
На что она рассмеялась, показывая идеально ровные и белоснежные зубы, которые аж блестели в темноте ночи. Ее губы были темно-красного цвета: на фильтре сигарет оставались следы от помады.
– Вы не первый кто мне об этом говорит, – ответила она все еще улыбаясь. – Меня кстати зовут Роза, а вас?
– Аякс, – произнес я.
– Присутствующий на похоронах значит, – задумчиво говорила она.
– Что?
– Я говорю, ваше имя означает «присутствующий на похоронах». Вы знали?
Я ответил отрицательно.
– Я точно не помню, но есть и греческое имя Аякс и Латинское, значение второго я уже сказала вам.
– Да уж, вы имена изучаете?
– Я изучала антропонимику в студенческие года. Это как раз-таки наука об именах людей.
– А что означает ваше имя?
– С древнегерманского «слава» и «род», но я предпочитаю быть латинской – «царицей цветов».
– Какое ребячество, – сказал я.
Я затянулся в последний раз и выкинул сигарету, которая взорвалась об асфальт на кучу искр и потухла. Тут я и осознал ситуацию: глубокая ночь, пустынный город, к тому же еще и сильный ливень, от которого я уже порядком устал. Вода заливала везде – меня самого уже можно было бы выжать и добыть ведро воды. В голове все мутится, странные видения, галлюцинаций, а может и Роза является плодом моего воображения. Что все это значит?
– Сударь, вы скотина, – услышал я рядом, это была Роза. – Нельзя так просто и беспечно оскорблять чужие увлечения.
Она вся мокрая, волосы слиплись и прилипли к ее лбу, будто лианы скалистого хребта. Весь ее вид придавал абсурдность ситуаций.
– Тебе что плевать на этот ливень? – развел я руками вверх.
– Не то, чтобы плевать, скорее, – она задумалась, ухватив свой подбородок, – хотя да – плевать.
Вода везде, она стекает по нашему лицу, уходя внутрь одежды с подбородка. Машины, увидеть бы хоть одну машину, хоть одного нормального человека, который убежал бы от дождя под какой-нибудь навес.
– Эй! Ты что уснул?
Я посмотрел на нее: она какая-то странная, разговаривает то кокетливо, то серьезно, – она мне явно мерещится. А может быть – и нет?
– Стоим тут как два влюбленных под стуком счастья, – недовольно пробурчал я. – Может отойдем?
– Какие мы тут злые? – опять она флиртует. – А может станем влюбленными, как думаешь? Наверно тогда тебе будет плевать на этот дождь.
– Я уверен, что ты под чем-то.
– А вот и нет! Если дождь соединяет такие далекие вещи, как небо и земля, то он с легкостью может соединить и два сердца.
И с этими словами она ухватилась за мои рукава, и прижавшись всем телом, поцеловала меня в губы. Страстно, будто бы боясь, что я исчезну. «Она явно под чем-то или это опять мои галлюцинаций» – думал я про себя. Я давно потерял нить этого абсурда.
Наш поцелуй длился приличное время, Роза не хотела отходить от меня. Все интенсивнее вгрызаясь в меня, она все-таки отошла на пару шагов, и взглянула мне в глаза.
– После его похорон, на его могиле расцвели прекрасные красные цветы, цвета крови юноши, как знак бессмертной любви к Венере…
– Что за бред тут происходит? – вскрикнул я.
– Еще увидимся, сударь, – ответила она отдаляясь, – очень скоро!
С этими словами она побежала, пока не скрылась за угол какого-то дома. Вкус ее губ все еще помнили мои. Также ее запах остался на моей одежде: сладкий цветочный запах. Она не должна быть плодом моего воображения.
С мыслями, что мне скоро понадобится помощь психотерапевта, я позвонил Захару и попросил его отвезти меня домой.
Когда Захар помог мне войти в дом, так как голова отламывалась и ноги все время сплетались в узел, время было 5 часов утра.
– Ну ты выдал из себя друг, 5 часов утра, так еще и пьяный!
– Я совсем не пьян, – ответил я.
– От тебя несет перегаром и женскими духами. Вот бы мне попалась это твоя Роза, мы бы так провели время.
Захар принес из холодильника две бутылки пива и сел рядом со мной на полу. Я же, войдя в дом, упал от изнеможения, и так и лежал на полу пластом.
Я хотел отказаться, но все-таки взял бутылку, которую он предлагал.
– Как думаешь, она сумасшедшая? – спросил он меня.
– Черт его знает, что взбрело ей в голову.
– Может это она и следит за тобой. Книжки всякие подбрасывает, следит в темных переулках. Влюбленных девиц не поймешь.
Захар, как обычно посмеялся. Про записку и свое самочувствие я ничего не говорил ему.
Утром я проснулся к одиннадцати часам, а Захара не было в доме, видимо, он уехал рано утром. Какого же было мое удивление, когда ближе к обеду мне позвонили. Номер был неизвестен, а за трубкой женский и знакомый голос:
– Как самочувствие? Не заболел после прогулки под дождем?
Да, это была Роза, откуда она взяла мой номер одному Богу известно. Она попросила меня встретиться вечером в одном заведений. «Ну что ж, абсурд продолжается» –подумал я.
Она сидела в самом дальнем углу и помахала мне рукой, когда я вошел. Не заметил бы ее только слепой. Она будто бы кроваво-красное пятно в углу зала. Вся ее одежда была красного цвета, женственная и гибкая, – вот так я мог бы описать ее. За ней неотступно следует невидимое облако из аромата цветочных полей.
Она закурила, когда я сел напротив нее – все те же красные мальборо. Мне даже стало смешно, а вдруг ее предпочтение в таких крепких сигаретах лишь из-за того, что они красного цвета. И как далеко она пойдет в своих безумствах за красным цветом?
– Откуда ты взяла мой номер? – поинтересовался я.
– Я могу достать номер любого. И не только номер, а даже всю историю жизни человека, – ответила она.
– Вот как. Ты значит провидец.
– Ну если ты живешь в темных веках, то можешь и так считать.
Она сразу же стала серьезной и, чуть наклонившись, произнесла:
– Вот только ты очень странный. Почему-то я ничего о тебе не нашла. Что это значит?
– В смысле? – уточнил я в недоумений. – Ты работница какой-то базы данных?
– Не какой-то, а государственной. И про тебя нет никаких сведений, тебя будто стерли со всех архивов. Лишь дата и место выдачи паспорта, да твой номер и ничего более. Это какая-то аномалия. Или ты зарубежный шпион? – она очень подозрительно посмотрела на меня.
– Никакой я не шпион. Я сам был бы рад узнать свое прошлое.
– То есть ты утверждаешь, будто бы ничего о себе не знаешь или не помнишь?
– Именно.
– Фууух, – она откинулась на спинку кресла. – Что ж, давай поужинаем и познакомимся?
Роза улыбнулась, и рукой подозвала официанта. – Я очень обожаю вино, которое подают только здесь, если ты без денег, то я смогу все понести.
– Никакой я не «без денег» – возмутился я. Хотя было видно, что она пытается вывести меня своими шутками. Я тоже рассмеялся и ехидно произнес:
– Дай угадаю, вино красное, да?
Домой я вернулся поздно, мы с Розой долго разговаривали, она внезапно свалилась мне на голову, если так можно выразиться. Хоть она и была странной, но она нравилась мне. На прощанье она снова одарила меня своими колючим поцелуем. Вот таким абсурдным образом, я начал влюбляться в такую же несуразную личность, как и я.
Дом встретил меня своим мраком и холодом, а также перевернутой книгой, которая лежала в углу комнаты. Почему-то я начал думать, что история, описанная в этой книге, это моя прошлая жизнь. Эта мысль с каждым днем все больше и больше преследует меня. И каким-то странным образом, как только я беру в руки эту книгу, желание читать ее сразу же отпадает. Но сегодня я все-таки решился прочесть хотя бы одну главу или параграф, как она там называется. Открыв окно и закурив сигарету, я начал читать.
«Параграф 4: Порхая в небо. Уже прошла неделя, и за все время Лилия ухаживала за мной. Она готовила и убиралась, когда озноб скручивал меня по вечерам. Из-за той ночи на кладбище я очень сильно заболел и чуть ли не решил, что скину концы. Но все-таки болезнь мало-помалу начала отходить, и к концу недели я уже мог свободно ходить и заботиться о себе самому. С Лилией что-то явно было не так, у меня такое чувство, будто она скрывает от меня кое-что неизвестное. Да и с другой стороны она имеет полное право иметь тайны, ведь я не являюсь для нее никем. Я не знаю, что теперь дальше будет. Лилия сказала, что она уже числится мертвой, каким-то образом в ту злополучную ночь полиция нашла в доме труп ее отца и ее саму – мертвой. У Лилий есть даже своя могила на том кладбище, по ее словам, она сама видела надгробие несколько раз, когда сбежав от своих похитителей, она навещала своего отца. Так уж получилось, что я единственный человек в ее жизни. В этот день погода была самой обычной. Никаких особенностей, а просто еще один солнечный осенний день. Мне надоело все время лежать дома, и я предложил Лилий проехаться немножко по городу. Я сказал ей выбрать один мотоциклетный шлем из шкафа у меня в комнате, так как я каждый сезон покупал себе новый шлем, у меня собралась очень нескудная коллекция. И пока она выбирала себе шлем, я быстро забежал в комнату отца и, наклонившись под кровать, вытащил отцовский пистолет из сейфа. Это была итальянская беретта, которую отец держал у себя для самообороны. Быстро запихнув пистолет себе за задний пояс, я вышел на улицу. Она стоит и ждет, уже в своем пальто, на котором я провалялся в первый день знакомства. Лица под черным визором шлема не видно, длинные волосы похоже собраны в пучок, она свесила их из-под шлема. Она выбрала мой самый первый шлем, темно-бордовый, на котором с внутренней стороны есть надпись: «Храни Господь лихую душу». Я вспомнил мою самую первую поездку на мотоцикле, не считая учебный мотоцикл, а именно тот, который я купил и тотчас же прокатился. Это было прекрасно, чувствовать себя свободным от бренности пешего бытия; я ехал и ехал, пока не выехал из города прямо в горы. Я кружился на серпантине, а перед глазами был кровавый закат, который будто бы выжигает душу, если на него пристально посмотреть. Я отпустил руль и развел руки, предаваясь всем телом и душой встречному ветру. Когда рядом, порхая пролетела стая птиц, – вот тогда-то я и почувствовал себя свободным и счастливым. И оттого таким слащавым мне тогда показалась моя жизнь, и таким же мимолетным, как это ощущение живительной свободы. Девятнадцатилетний юноша, который мчится сквозь горный серпантин, а на шлеме у него надпись: «Храни Господь лихую душу» – я так и жаждал вспорхнуть в огненную зарю и исчезнуть, сгореть и раствориться в солнечных лучах словно греческий Икар. А почему бы и нет? Мне пришла мысль показать Лилий тот самый серпантин и закат, благо время сейчас половина пятого и до заката мы с лихвой успеем.Это очень странно иметь рядом молчаливую спутницу, она будто понимает тебя и без слов. Когда я наклоняюсь всем телом на поворотах, она тоже без боязни склоняется вбок, такая слепая и безотказная вера в человека не может так легко построится, но она мне верила. Мы прибыли на место через два часа и без особых происшествий. Мне было приятно вновь освежится прохладным ветром, который дует навстречу. Приехав на место, от которого можно было увидеть весь город и смог витающий над ним, мы увидели красный закат. Не такой, который был в моих воспоминаниях, но все же вид был красивым. А оттого, что листья деревьев были золотистого цвета и они опадали время от времени, было довольно-таки красиво. Трава и кусты были иссохшие и такие же янтарные. Мы встали под деревом и смотрели на осенний закат, а город казался нам таким далеким и в то же время столь граничащий к нам, что возбуждает сознание. Ее волосы были распущены и с каждым мановением ветра они качались в такт. Момент, вот истинный момент безмятежности и спокойствия, каждой частицей себя я чувствовал, что наконец в течений долгого периода в ее душе царит спокойствие. Дует ветер, осыпая нас желтыми листьями дерева, под которым мы сейчас стоим. Я чувствую ее руку в своих, такие холодные и замученные, но она улыбалась. Пронзительно и с такой благодарностью она смотрела прямо мне в глаза. И улыбалась, без тени грусти в глазах и печали. «Спасибо» – было написано в ее блокноте, которую она показала мне. Сколько бы я не старался, но я все же не смог устоять – я поцеловал ее. В тот день она была прекрасной, как сам ангел переживший все мучения несчастных и отрешенных. Ее хрупкие руки обвили мою шею, всем нутром я чувствовал, как она счастлива в этот момент. И то же самое испытывал и я. Мы подарили друг другу душевное спокойствие, которого так не хватало нам столь долгое время. Стояли мы под листопадом, пока солнце, не скрывшись за горизонтом, окончательно не исчезла и день не начал смеркаться. Обратно мы приехали к десяти часам, и, подъезжая к дому, я заметил некую странность. Дело в том, что я четко помню, как оставил включенным свет в моей и в отцовской комнате. Я просто хотел, чтобы они были включенными, но сейчас во всех комнатах дома царил абсолютный мрак. Я оставил Лилию и мотоцикл поодаль от дома, а сам, перепрыгнув забор, направился к дому. В руке держал отцовский пистолет, полностью заряженный и отполированный он был готов отбирать жизни. Сердце вновь стучит в висках, и я невольно вспомнил то утро на кладбище. Опять приходится прибегнуть к силе, но в отличий от того дня, сейчас я полностью здоров и в самом пике своих сил. А может это все мне мерещится, и я сам путаюсь в том, включал я свет или нет. Так я размышлял, пока шел в сторону входной двери. Вот я дошел до двери и все-таки я был прав: входной замок сломан и дверь немножко приоткрыта. Только я хотел ее толкнуть и пройти в дом, как она тут же открылась и из темноты дома выскочил человек, но сразу же натолкнулся на дупло направленного в него самого пистолета. Он застыл и посмотрел, как мне показалось тогда, прямо мне в душу. По его виду сразу было видно, что на руках этого человека не одна погубленная жизнь, он был очень холоден и мрачен, что меня самого немножко начало труханить, хоть я и был в превосходном положений. – Ну, здарова, Рембо на мотоцикле, – сказал он точно так же хищно оскалившись.»
На этом четвертый параграф кончается, все хоть и интересно, но я уже могу дальше читать, так-как глаза уже слипаются и мне надо на смену с утра. Отложив книгу, я перевернулся на другой бок и уснул.