Вопреки ожиданиям Луция Анния, его отвели не в Мамертинскую темницу, а … в его собственный дом. Причем, воины Красса оказывали ему все знаки почтения, которые были положены сенатору. В дом они не вошли, а остались на улице, вошел же только один Ларус, заявивший, что имеет от Красса поручение переговорить с сенатором с глазу на глаз.
Они расселись в атриуме, после чего центурион неторопливо повел свою речь:
— Достопочтенный Анний, проконсул не имеет ничего против тебя лично. Его цель – не допустить происков врагов против Римской державы, которой он верно служит, как и мы все. А потому он предлагает тебе соглашение.
— Соглашение? – тупо переспросил Анний.
— Суть его такова, — начал разъяснять центурион. – В присутствии самого Красса, который, как ты знаешь, исполняет должность претора, а также обоих консулов, народных трибунов и членов судебной центурии, ты должен сделать признание в своем участии в заговоре против Рима и назвать имена своих сообщников… из сената!
— А если я не участник никакого заговора?
— Ты должен понимать, доблестный Анний, что суд над тобой все равно состоится, потому что парфянская лазутчица, которую наверняка сейчас уже пытают в тюрьме – главное доказательство твоей вины. Признание не смягчит твоей участи, тебя все равно приговорят к смерти, но в обмен на это твое признание Красс до суда устроит тебе побег из Рима. Причем, ты сможешь взять с собой из твоих богатств столько, сколько ты сумеешь забрать. С твоими деньгами ты сможешь до конца жизни безбедно жить в любой стране, ничего не опасаясь.
— Как я назову своих сообщников из сената, если их нет? – недоуменно спросил Анний.
Ларус промолчал, но взглянул на него столь выразительно, что в словах не было нужды.
— Я, кажется, понял, — пробормотал сенатор.
Все было очень просто. Раз сообщников нет, они должны появиться. Именно это ему предлагали в обмен на жизнь и свободу.
— Катон? – почти беззвучно, одними губами, прошептал сенатор.
Центурион быстро кивнул.
— Я должен подумать и вскоре дам ответ, — сказал Анний, который начал заметно оживляться.
— Никто не будет мешать тебе думать, благородный квирит, — жестко ответил Ларус. – Но наше ожидание не должно продлиться слишком долго. До отъезда Красса в поход признание должно быть сделано. Иначе… в нем уже не будет нужды.
Он встал и, собираясь уходить, добавил:
— Как только ты придешь к решению, извести об этом любого из моих воинов, которые будут теперь охранять твой дом. Выходить из него отныне нельзя ни тебе, ни твоей прислуге.
И центурион вышел.
Анний принялся напряженно размышлять. Допустим, он сделает то, чего от него требуют. Но зачем тогда после этого Крассу устраивать ему побег? Это для Марка Лициния лишние хлопоты и риск. Когда сенатор уже не будет нужен, Крассу гораздо проще его убить, списав это на месть сторонников Катона за предательство. Которая тоже вполне возможна. Иными словами, не одни убьют, так другие.
Собственно, шанс остаться в живых есть только один. Поэтому сенатор позвал к себе Плура.
Плур – невысокий худенький паренек, при этом невероятно сильный и ловкий. В драке он мог легко отделать любого неповоротливого силача, да и оружием владел виртуозно. Но сейчас от него требовалось совсем иное. И Анний подробно разъяснил Плуру его задачу.
Со всех сторон особняк сенатора был окружен садом, а с тыльной стороны дома деревья даже подходили к высокой каменной стене, огораживающей владение. Пареньку предстояло забраться на дерево, перескочить с него на стену, а дальше спрыгнуть с нее на другую сторону, чтобы оказаться на небольшом пустыре, тоже огороженном стеной, но не столь высокой. Перелезть через нее Плур при своей комплекции сможет легко. Оказавшись за пределами владения, он должен направиться в дом Катона, передать тому письмо Анния, дождаться ответа и принести его сенатору, возвратившись обратно тем же путем.
Именно от расторопности Плура зависела сейчас жизнь Луция Анния.
После этого сенатор достал свиток папируса с написанным на нем посланием и вручил его пареньку.
Эпистола была написана не на латыни. Анний использовал тайнопись, известную лишь ему, Катону, Цицерону и еще нескольким вождям сенатской партии. В этом был серьезный резон. Обе враждующие стороны уже давно начали готовиться к неизбежной гражданской войне и использовали самые различные формы конспирации, в том числе – тайнопись. Если Плур будет схвачен воинами Красса, разобраться в содержании письма враги не смогут.
Затем Анний вместе с Плуром вышел из дома и проследил, как паренек с кошачьей ловкостью взобрался на одно из деревьев, с него легко перескочил на стену и спрыгнул оттуда на пустырь. Судя по отсутствию шума от удара о землю, крика или стона, приземление прошло благополучно.
Облегченно вздохнув, сенатор вернулся в дом. Несколько часов прошло для него в томительном ожидании. Но терпение Анния все же было вознаграждено – Плур вернулся.
— Ну что?! – крикнул сенатор, бросившись ему навстречу.
Юноша молча подал ему письмо Катона. Дрожащими руками Анний его раскрыл.
В ответной эпистоле Катон использовал ту же самую тайнопись. Вождь консерваторов советовал Аннию не падать духом, набраться еще немного терпения и подождать до ночи. А ночью воины Цезетия незаметно подойдут к дому и снимут выставленную Крассом охрану. Аннию к ночи надлежит быть готовым к бегству, его выведут из Рима и спрячут в надежном месте. А пока, чтобы сенатор мог немного отдохнуть после пережитого и воспрянуть духом перед столь трудной ночью, Катон отправляет к нему двух блудниц, дабы скрасили ему томительный вечер.
Анний возликовал. Еще бы, ведь спасение уже не за горами! А пока, чтобы скоротать время до ночи, можно и поразвлечься. Плур сказал, что блудницы уже в доме и ждут в атриуме.
— А как же ты их провел? – вдруг удивился сенатор. – Они тоже умеют лазать по деревьям?
— Нет, они прошли через ворота. Легионеры Красса не выпускают прислугу из дома, но впускать кого-то сюда им никто не запрещал.
Анний дал Плуру несколько монет и отпустил его, велев передать кухарке, чтобы ужин был готов прямо сейчас.
Вскоре стол в триклинии был накрыт.В центре его возвышалось блюдо с жареной свининой, обложенной кровяными колбасами. Соседство ему составляла запеченная курица, нафаршированная орехами и перцем. Тут же была рыба в соусе с многочисленными пряностями, источавшая запахи кориандра и чеснока. Стол был также уставлен вазами с фруктами: грушами, сливами, гранатами, виноградом и инжиром. Вино было пяти видов: альбанское, массикское, соррентийское, фалернское и цекубское. Последнее сенатор любил особенно.
Анний сперва подумал, не позвать ли за стол и блудниц, но потом решил, что сытость помешает им как следует изображать страсть. Сенатор возлег на ложе возле стола и неистово набросился на еду. Он запихивал ее в рот огромными кусками, запивая большим количеством вина из нескольких амфор.
Когда Анний почувствовал, что насытился, он побрел в отхожее место, склонился над отверстием, засунул глубоко в рот несколько пальцев и исторг из желудка все его содержимое. Потом, уже с освободившимся желудком, он вернулся за стол и начал жадно есть и пить по новой. Затем он снова повторил ту же процедуру. Так он сделал несколько раз, пока не почувствовал, что не может больше есть – начала бунтовать печень.
Сытно рыгнув, сенатор отвалился от стола и перешел из триклиния в спальню. Настала очередь блудниц.
Позвав их в спальню и велев им раздеться, Анний скинул свою одежду, обнажив массивные дряблые телеса. Катон знал вкусы своего соратника и прислал ему двух смуглянок: совершенно темнокожую нумидийку и иберийку, чья кожа носила оливковый оттенок. Утомлять себя прелюдиями сенатор не стал, а с рычанием набросился на нумидийку, повалив ее на ложе. Через несколько минут он с довольным стоном отвалился.
Некоторое время Анний отдыхал, а затем взглянул на обнаженную иберийку.
— У тебя есть какое-нибудь снадобье, чтобы быстро восстановить желание и мужскую силу? – спросил он.
— Есть, господин, — с поклоном ответила девушка. – Это средство называется «кантарис». Правда, подействует оно не сразу, а через некоторое время.
— Давай его сюда.
Иберийка принялась капать в чашу с водой какие-то капли из маленького глиняного пузырька, тщательно их подсчитывая.
— Не жалей, капай больше, — потребовал Анний.
— Если этого средства употребить больше, чем нужно, доблестный квирит может сжечь себе мочевой пузырь, — ответила нумидийка за свою напарницу.
Та протянула сенатору чашу, которую он мгновенно опорожнил. Теперь оставалось только подождать наступления эффекта.
Достав из-под ложа огромную плеть, Анний велел иберийке:
— Ложись на живот, я буду тебя сечь. За это ты получишь лишнюю плату.
— Нас нельзя избивать, даже за лишнюю плату, — запротестовала блудница. – Если благородный сенатор начнет это делать, мы сразу уйдем.
— Тогда ты меня постегай, — сказал Анний и, протянув иберийке плеть, лег на живот сам.
Блудница неуверенно стегнула его по огромным отвисшим ягодицам.
— Сильней! – заорал сенатор.
Иберийка принялась изо всех сил лупить его плетью. При каждом ударе Луций Анний сначала вскрикивал от боли, но этот крик тут же переходил в удовлетворенное рычание.
Когда иберийка на мгновение остановилась, чтобы перевести дух, нумидийка сказала:
— У нас есть искусная греческая игрушка, и если господин желает, мы могли бы…
— Нет, таким способом я потешу себя в следующий раз, — прервал ее сенатор. – Я уже чувствую, как ваше снадобье начинает действовать. Убегайте от меня, а я буду вас ловить!
В течение нескольких минут три обнаженных тела носились по спальне. Обе блудницы умудрялись с завидной ловкостью уворачиваться от медвежьих объятий Анния, но потом он все же сумел сграбастать иберийку и подтащил ее к ложу. Но блудница как-то сумела выскользнуть и сама толкнула государственного мужа на ложе, тут же запрыгнув на него сверху.
Но больше ничего не произошло. Иберийка как-то особенно внимательно вглядывалась в лицо Анния. Сенатор лежал неподвижно и не подавал признаков жизни.
Блудница проворно соскочила с него и начала быстро одеваться, а спутница последовала ее примеру.
— Обычно этот яд действует гораздо быстрее, — сказала нумидийка. – Я опасаюсь, как бы нас не задержали, когда мы будем уходить.
— Кто? – засмеялась иберийка. – Его прислуга дрожит от страха после допросов эдилами, а воинам Красса запрещено выпускать только живущих в этом доме, и к нам это не относится.
И обе бросились к выходу.
Катон, соратником которого был Луций Анний, всегда руководствовался древним и мудрым правилом. Если твой сподвижник попал в руки врагов, лучшим исходом будет такой, при котором ему придется замолчать навсегда. Вот Катон себя и обезопасил.
