Был на том прииске один ветеран старательского дела — из тех, кого обычно держат не за умение работать, а за умение вечерком травить мужикам байки о том, как ещё у Петьки Громова на Угрюм-реке мыли в старину золотишко. Наружности Егорыч был примечательной : лицо его, изрядно потрёпанное жизненными бурями, свидетельствовало о безграничной любви ко всему что горит и имеет градус, на лице присутствовала( как сигара у джентльмена) самокрутка , она ни при каких обстоятельствах, не покидала редкого частокола чёрно-желтых зубов и была естественным дополнением гардероба, который в любое время года был постоянен и состоял из старой, пропахшей кислым потом фуфайки, надетой на изодранную, явно с чужого плеча, тельняшку, брезентовых штанов и кирзачей. Волосы у Егорыча, конечно же, имелись, но росли, в основном, из ушей и носа. Этот смачный фактурный портрет был бы весьма неполным, не добавив к нему парфюмерный штрих — от сапог до волос пропитан был Егорыч ядрёным запахом махорки. Естественно, что имея набор таких «привлекательных» данных, маловероятно, что этот старожил «сибирских руд» мог, когда либо, на что-то рассчитывать у женского пола. Тем не менее, и Егорыч сделал попытку навестить Катьку, но с треском был прогнан. Тайга не Амстердам и долго такой беспредельный разврат там длиться не мог — мужики, наконец-то, одумались и к поварихе ходить перестали. В товарных отношениях «Катька — старатели», предложение стало превышать спрос, чем незамедлительно воспользовался наш герой. В общем всё совпало — и сладкие сны поварихи о заработанном «богачестве», и спад “покупательской способности” у старателей , и застарелое желание старого вакха истратить порох из своих пороховниц. Получилось, как в кино — Катька поручила предложение от которого не смогла отказаться. Только жадность, впоследствии, помогла ей справиться с бурей чувств, какие она испытала к Егорычу в процессе товарного обмена.
