Он ширкал ногой похожей на безжизненную палку, обходя коридоры общаги. Брошенные бутылки, харчки и обшарпанные стены у человека не подготовленного могли вызвать чувство уныния и безысходности, но местные жители давно смирились и попросту не замечали этой убогости. Казалось, что серость проникла здесь в каждую щель, просочилась в каждую дырку, а яркий свет потолочных ламп в ней попросту растворялся.

    Он искал окурки. Редко попадался такой, в котором остался табак. Хороший окурок — это удача. Приходилось немало пройти, чтобы собрать хотя бы горсть.

    — Здравствуйте, — сказал Дрёма.

   Он обратился к женщине, которая закрывала дверь, окрашенную синей эмалью. Женщина буркнула и скукожила нос, а после отвернулась, словно увидела кучку дерьма. Через мгновение, миниатюрный силуэт растворился в полумраке коридора. Дрёма начал энергично переставлять ногу, чтобы поскорее убраться и не раздражать жильцов.

    Дрёмой нарекли его по фамилии местные бичи, потому как имя в среде маргиналов не требовалось. Порой даже собутыльники не знали имён тех, с кем пили годами. 

    Он поднимал бычки, а руки тряслись. Казалось, что он весь дребезжал, словно крышка на перегретой кастрюле. Нет, его не беспокоило похмелье, да и простудой он не страдал. Это страх заставлял тело дрожать. Дрёма одолжил пятьсот рублей у местного по кличке Немец. На деньги приобрёл муки, чтобы приготовить нехитрые лепёшки, килограмм сахарного песка и масла. Занял под пенсию матери, но теперь не знал, как отдавать такие деньжища.