Эгл кивнул принимая. Все было ясно – пьяный дурак, еще не битый жизнью, решил поразмышлять, да проверить свою храбрость. Кто-то из более трусливых (или сознательных) отправился с доносом к дознавателям.
Эгл был прав – опыт подсказал ему правильно. Протрезвевший арестант сам боялся своих вчерашних слов и дрожал как лист на осеннем ветру.
-Вы обличали короля! – торжественно вбивал в него Эгл вину, а преступник вжимал голову в плечи и дрожал от этой грозы, едва не плакал:
-Нет, нет! я так…я не подумал. Я люблю короля!
-Ты – ничтожество, смел порочить его доброе имя! Ты сказал…- Эгл на мгновение взглянул в строки доноса, — сказал, что король набивает живот золотом, потому что слишком жаден.
-Это была шутка!
-Этим ты хотел не пошутить, а указать на то, что король не заботится о своем народе! – Эгл почти рычал на своего арестованного, не замечая, с каким ужасом смотрит на него Леви.
Леви говорили: «держись Эгла – он человек толковый, мастер своего дела, среди дознавателей – самый милосердный». И сейчас этот «милосердный» выворачивал одними словами наизнанку все существо заблудшего идиота, и превращал его из пьяного дурака в мятежника. В первом случае все кончилось бы устным внушением или парой ударов плетью в худшем случае. Во втором – эшафот.
И Леви поражался тому, что Эгл не тянет человека из бездны, а топит его все глубже.