Далеко на Севере одиноко стоял дворец из мореного векового дуба. Он вольготно зарылся в глубокие мягкие снега, разостланные по дремучему, непролазному лесу. Вечерело. Зыбкий свет луны боязливо мерцал на снежных шубах елей. Лимонно-желтый свет теплился в окнах дома, преломлялся, играя в причудливых узорах; каминная труба курилась белесым дымком осины. В доме, наполненным душистым ароматом хвои и кедровых орехов, Дед Мороз и его внучка разбирали новогоднюю почту.
Снегурочка стояла перед тончайшим ледяным экраном, на котором мерцали стихи, открытки, рисунки. Она со знанием дела сортировала почту для дедушки. А Мороз Иваныч тем временем утопал в широком и глубоком кресле с высоченной спинкой. Кресло цвета лазури с припорошенной инеем оборкой как бы дополнял наряд Деда Мороза – толстый халат в пол имел цвет зимнего заката в трескучие холода. По обеим сторонам от кресла стояли туго набитые мешки невероятных размеров с письмами.
Дедушка Мороз, держа в большой ладони письмо и сопя мясистым носом в снежную бороду, изучал, читал, принимал решения по написанному. Очки с толстыми линзами сползали на красную луковицу носа, отчего Морозу Иванычу хотелось чихнуть, но он удерживался, смешно шевеля усами, и по-лошадиному оттопыривал верхнюю губу. Поверх очков он посматривал за спорой работой своей внучки и, отмечая про себя, что Снегурочка недурно справляется «с этой чертовой электронкой», завел непринужденную беседу:
– Сколько там, внучка, электрических писем-то нам прислали?
– Пять миллионов восемьсот тридцать восемь тысяч, и еще семь – отчеканила Снегурочка кристальным сопрано, услышав которое любой соловей тут же подал бы в отставку и отправился работать подсобником к дятлу.
– Фью! – присвистнул Дед Мороз. – Распечатай все, девонька, да в мешок отдельный сложи, мне так-то сподручней будет. Снегурочка с болью посмотрела на своего дедушку, потом сокрушенно мотнула головой.
– Дедушка, почему ты с экрана не читаешь? Тут вон как удобно: текст увеличен и всего две кнопки: «Исполнить» и «Отложить».
Надо сказать, что Дедушка Мороз в любом случае исполнял желания, только одни немедля, а иные по прошествии времени. Важным и первостепенным для Мороза Ивановича, были вот какие моменты: для себя ли любимого человек блага жизни загадал или для близких, родных людей; прикладывает ли он к исполнению мечты все свои мысли, энергию. Время Емели и его щуки канули в веках, – надо не только ждать, надеяться и верить, но и прилагать все силы и средства к встрече с мечтой! А Емеля вместе со щукой получил великую взбучку от Деда Мороза: «Ишь, чему детей учат! – неистово ругался Дед, топая валенками и махая посохом. – Лежишь, значит, на печи до первых седин, а потом бац и все желания исполнены. Так, что ль, получается? Нет, Емелюшка, в потолок плевать да пузо чесать – этак мечту за хвост не ухватишь. А ты, рыба – житель водный, чаво глазоньки-то выпучила, зубами клацаешь!? Думай щучьими мозгами своими: кому, что и когда исполнять!» Снегурочка всё это время стояла неподалеку, всё слышала и с трудом сдерживалась от разбирающего её смеха. Прятала беленький носик и алые губки в пушистый воротник своей бирюзовой шубки.
Тем временем Мороз Иванович отвлекся от чтения очередного письма, с чьими-то самыми сокровенными желаниями, вздохнул, поразмыслил, потопал ногами в такт какому-то внутреннему мотивчику и заговорил:
– Написанное от руки, Снегурка, оно всегда от души исходит, вроде как сердцем пишется. Читаешь вот, а от письма-то тепло идет, радостью пахнет, а иной раз и слезинку почуешь, горе какое, но ребятишки больше легкой рукой пишут…. Эх, дети, словно чистые белые листочки, а что на них жизнь нарисует, напишет или нацарапает порой кривыми когтистыми лапищами!?
– Дедушка, ты всё правильно говоришь, но тебе не кажется что ты… ретроград, – набравшись духа, тихо произнесла Снегурочка.
Мороз поперхнулся, захлопал старческими, но п-прежнему ярко-синими глазами.
– Кто? Что? – начал он вспоминать именительный падеж.
– Да что ты мелешь, язык без костей! Я старуху свою, сиречь бабку твою, любил всю жизнь, холил, лелеял, не поколотил ни разу!
Внучка протестующе замахала руками.
– Нет, нет, я не про то говорю, Дедушка! За старое цепляешься, говорю. С прогрессом, с технологиями дружить не хочешь, вот я о чём!
Дед Мороз вытер дрожащей ладонью мелкие капельки холодного пота, появившиеся вдруг на морщинистом высоком лбу.
– Ах, вот ты про что… Деда с панталыги только сбиваешь, окаянная, – он махнул рукой, будто отгоняя приведение. – Ладно, вот смотри, пишет девочка Даша из городка, что в Сибири: «Дорогой дедушка Мороз, меня зовут Даша, мне пять лет. Я хочу, чтобы у меня был папа. У всех моих подружек есть, а у меня нет». И рисунок, глянь, нарисовала: двор дома, в нем горка и снеговик, а рядом семья – мама, папа и дочка. Вишь, папа дочку на шине надувной катает, как её там –
– Тюбинг, – подхватила снегурочка.
– Ага, он самый. Вот такое желание я исполню с большой охотцей.
– Как же ты, Дедушка, подаришь папу этой девочке? – удивленно спросила Снегурочка. – Получается, он станет мужем её маме. Ты же говорил: «Насильно мил не будешь».
– Говорил, так я ведь им только случай подарю, встречу, возможность дам, а там уж их дело: может, что и получится, может, что и разглядят друг в дружке. Ясное дело, человека неволить не можно, а мама у девочки, поди, сама разберется.
Снегурку мучил ещё какой-то вопрос, отчего она торопливо перебирала фарфоровыми пальчиками бахрому на расшитом льдинками рукаве.
– Так он не папа будет девочке, а отчим, – не унималась внучка.
– Вот, девонька, чудо ты человек. Вроде как в электронике всякой-разной способность имеешь, кнопки всё какие-то нажимаешь, а в житейских делах – мозгов, как в сосульке, наивнейшее существо, – говорил Дед Мороз, расхаживая по внушительных размеров горнице. – Родить – много ума не надо. А вот на ноги поставить ребенка, во всех смыслах; взрастить Человека, вложить в него образование и культуру! На это ум великий нужон, терпение недюжее да ответственность громадная, о как! – Мороз Иваныч ткнул пальцем в потолок и задрал туда же синие свои очи.
Далее было вот что: Дед Мороз положил письмо Даши на свою большую, пухлую ладонь, поводил над ним волшебным посохом и легонько подтолкнул конверт вверх. Письмо девочки поплыло по воздуху, юркнуло в камин и, вспыхнув сотнями синих искр, выпорхнуло в трубу. А где-то в Сибири, в небольшом, заваленном плотным слоем снега городке, человек подходил к двери квартиры номер семь.
Раздался звонок в дверь. Молодая женщина пошла открывать, в то же время, разговаривая по телефону. « Я. Сказала. Нечего. Тебе. Тут. Делать!» – забила она шесть слов – гвоздей в ухо телефонному собеседнику.
В проеме дверей стоял мужчина лет тридцати, с густыми пшеничными волосами, выбивавшимися из-под туго и низко натянутой шапки. Длинные пальцы крепко держали ремень наплечной сумки, а серые глаза с удивлением и весёлостью смотрели на ситуацию. В янтарных глазах хозяйки квартиры искрилась ненависть к тому, кто сидел в телефоне, и поблёскивало смущение перед гостем.
– Вам чего? – жестко спросила женщина. – Если эти газовые прибамбасы, то не морочьте мне голову и убирайтесь!
– Человек почесал кончик прямого носа указательным пальцем, глядя в окно подъезда, потом глубоко вздохнул.
– Здравствуйте… мне они тоже совершенно ни к чему, – Я компьютер пришел починить. Вы мне утром звонили… а сейчас у Вас «занято».
Молодая женщина переменилась лицом, приветливо улыбнулась, чуть раскосые глаза её подхватили улыбку, и она посторонилась, пропуская мастера в свою квартиру. А может, в свою жизнь.
– Проходите, одежду сюда можете повесить,… извините меня, названивают тут всякие.
В светлом узком коридорчике мастер снял не новую замшевую куртку с косой молнией, поправил выцветшие джинсы с футболкой и аккуратно построил в ряд дорогие ботинки, бьющие по глазам мокрым блеском.
– Проходите в зал, компьютер там, на столе.
Мастер, коротко кивнув, повиновался и, скользнув по паркету неестественной чистоты, через три шага стоял уже в зале. Комната была увешана гирляндами, а возле большого окна с невесомыми занавесками приосанилась зеленая красавица.
На мягком бежевом диване занималась исключительно важными делами маленькая девочка лет пяти. Она старательно раскрашивала цветными карандашами свой рисунок. Девочка с некоторым любопытством посмотрела на незнакомого (и какого-то знакомого) мужчину и поспешила спрятать взгляд серо-голубых глазок где-то между карандашами; включила «закрытый режим» на ближайшие полчаса, как делают многие дети, встречая в своем крошечном мире нового человека.
Компьютерный доктор, подойдя к своему пациенту, по-хозяйски разложил сумку, вынув из неё свой ноутбук, флешки, диски и, конечно же, собственную компьютерную мышь, что было для него обязательным, а для наблюдателя почти смешным, – у каждого солдата свой автомат, а водитель, в идеале, имеет закрепленный за ним автомобиль. После диагностики выяснилось: требуется переустановка операционной системы. Компьютеру нужно было дать вторую жизнь. Мастер не преминул сообщить об этом заказчице. Женщина кивнула.
Девочка наблюдала за работой мастера с плохо скрываемым интересом, бросая короткие сосредоточенные взгляды в его сторону. Наконец терпение маленькой хозяйки, по всей видимости, переполнило все известные меры, и она спросила у затылка мужчины:
– А как Вас зовут? – нарочито громко спросила девочка.
Мастер повернул голову в сторону вопрошающей его юной леди.
– Все называют Михаилом, – вежливо улыбаясь, назвал себя мастер.
Девочка задумалась о чем-то, поиграла в голове мыслями, самыми важными для неё в тот момент. Мама вспыхивала и бледнела, казалось, одновременно. Созревшая мысль маленькой собеседницы вырвалась в мир:
– А я Даша Михаллна! – надменно дернув кругленьким подбородком, продекламировала девочка и стрельнула в мужчину взглядом столбовой дворянки.
Миниатюра «На приеме в Царском селе» была отыграна великолепно. Михаил прыснул басовитым смехом, виновато поправился, и поднял глаза на мать благородной особы.
Женщина хотела провалиться сквозь землю еще после «Михаллны», не дожидаясь этой, черт возьми, красивой улыбки. Но паркет в комнате был новым и решительно не хотел разбегаться.
– Вот, видите, «Михаллна» она у нас…. А меня Марией зовут, – женщина сжимала в руках телефон так, что он должен был вот-вот запищать «помогите».
Михаил подмигнул Даше, и подметил про себя, что у девочки точь-в-точь такие же волосы, как у него: густые, волнистые, с крупными завитками и такие же сочно-желтые, да и серебра в глазах вместе с интеллектом ничуть не меньше.
– Дети в таком возрасте ужасно интересные! – заключил мастер сентенцией и продолжил работу.
На мониторе шкала установки системы достигла отметки «12%».
Мария, взяв с полки журнал, лишь бы, чем себя занять, присела на краешек удобного кресла так, что оказалась чуть поодаль и сбоку от Михаила. Она, будто читая, поглядывала на этого первопроходца в её квартире: «Сидит, печатает… Мой Миша тоже всё в интернете зависал: видеоблог о пожарах вел, он ведь у меня пожарным был; в соцсетях что-то комментировал, фото пропавших детей распространял… Да в «танчики» свои играл. И этот, вот, так же брови сводит, плечами пожимает, – болезненно вспоминала и невольно сравнивала Мария».
Четыре года как нет супруга Марии. Он возвращался с работы домой, когда на его машине спустило колесо. Обочины почти не было, и он как мог больше прижал свой автомобиль вправо. Присел менять колесо, уже «запаску» прикручивал. Слепящий свет на уровне глаз. Удар в бок… Слишком близко. Слишком быстро! После случившегося Мария закрылась, возвела вокруг души и сердца, разорванных в клочья, неприступную стену. И всю любовь свою и заботу, все силы свои вместе с энергией она обрушила, излила на дочь свою, на эту половинку Михаила, оставшуюся на её руках.
И только сейчас, в эту минуту мама Даши ощутила некую глубинную теплоту, почувствовала тончайшие струйки давно забытого чувства, вкрадчиво просачивающиеся сквозь ту стену, что выше и крепче Великой Китайской. – Мария нечеловеческим усилием отогнала подступившие слезы безнадежной тоски.
– Если понадоблюсь, то я на кухне, – скомкано обронила молодая женщина, и, отвернувшись ото всех, исчезла из комнаты.
Михаил почувствовал определенное напряжение в воздухе, но принял безучастный вид. Хотя ему было здесь уютно как дома, он бы хотел быть рядом с этой симпатичной женщиной, почти, овладевшей разумом Михаила; а Даша! Что за чудо-ребенок!
«Система» установилась на «51%».
На кухне Мария отжимала яблочный сок, когда до неё донеслись из зала звуки шелеста бумаги и оживленный монолог дочери. Наполнив графин яблочным соком, и захватив стаканы, женщина поспешила в эпицентр домашних событий.
Даша с кипящим энтузиазмом демонстрировала свои рисунки Михаилу, сопровождая действо сие бурной жестикуляцией и подробнейшим описанием: « Это у меня снеговик, вот ветки вместо рук, а это морковка–нос; тут я, а это мама. Правда, она у меня красивая? А здесь ласточка и облачко синее, видишь!» Мастер неутомимо кивал желто кудрой гривой, точно болванчик на «торпеде» автомобиля, показывал участие высшей степени и глубокое понимание творчества юной художницы.
Мария застыла в дверном проёме со всей стеклянной тарой в руках. Нежные губы её изобразили букву «О», а глаза мигали азбукой Морзе: «Что – у – вас – тут – творится?» Но, ни единого звука от живой статуи не последовало. Перед ней явились две идентичные по форме и цвету шевелюры да одинаково согбенные спины: Даша и Михаил с головой были поглощены и в живопись, и в оживленную беседу двух родственных душ. И казалось, если не они сами, то их внутренние сущности знакомы и связаны многие столетия.
Молодая женщина безмолвно поставила напиток из райского сада на стол и бесшумно вынесла свои приятные округлости в ванную комнату. Из ванной послышалось мерное скрипучее биение воды. А вот капающих в раковину больших слёз счастья слышно не было.
Великая Стена, построенная Марией четырьмя годами ранее, начинала безвозвратно рушиться под неотступным натиском нахлынувших вдруг и почти забытых чувств. Легкости, природного обаяния, позитивной энергетики этого, откуда ни возьмись появившегося парня – тёзки и внутреннего двойника её супруга, всё ещё любимого какой-то тихой, дружеской, теперь любовью! « Нет, я не предаю Мишутку, нет – успокаивала себя Мария, – четыре мучительных года я избегала, отвергала всякие ухаживания, знаки внимания и откровенные приставания на улице или магазине, в автобусе или на работе. Но ребенку нужен папа, она мне все уши прожужжала. И мне …, – дальнейшие мысли брызнули алым стыдом на бархатные щеки молодой мамы».
Мария посмотрела в зеркало и, заглянув себе в душу сквозь янтарь заплаканных глаз, приняла жизнеопределяющее решение. Приведя себя в порядок, она взялась уверенной рукой за ручку двери и, сделав решающий шаг, вышла навстречу новой жизни.
Из зала послышался голос Михаила: « Операционная система успешно установлена. Компьютер получил вторую жизнь», – победоносно заключил мастер. Обернувшись, он увидел перед собой обновленную Марию со стаканом яблочного сока в руке. В первое мгновение он как будто не узнал её: девушка по-детски улыбалась и с каким-то задором в глазах предлагала ему напиток.
– Может, Вы пить хотите?
Михаил, с приклеенным на лице недоумением, переводил взгляд с мамы на дочку и с Даши на Марию. С последней, казалось, сорвали покрывало уныния. Дочка же её с превеликим удовольствием растягивала рот до самых мочек ушей, видимо, чисто по-женски понимая состояние матери.
– Да, спасибо, – машинально протянул руку и принял яблочный сок от Марии, точно Адам принял яблоко от Евы.
Мама Даши, набрав полную грудь воздуха, неожиданно выпалила:
– Может, Вы Новый Год с нами встретите? – с силой выдохнула осмелевшая девушка, внутренне ощущая себя витязем на распутье.
Наблюдаю жизнь и пишу
